Мама пыталась вырастить из Натали победительницу, а нянечка и бабушка открывали ей мир, где блаженны отнюдь не победители. Многих тогда воспитывали верующие няни и бабушки, но Наташины оказались исключительно смелыми: невзирая ни на что, они передавали евангельские понятия о мире, жизни и о том, что своеволие, победительность и важность очень опасны, а занятие самим собой — последний грех.
И высокообразованная умница, с самого детства окруженная теми, кого сегодня назвали бы диким словом ВИПы, довольно рано поняла, что «осуществленная мечта о колбасе и халве совсем не безопасна и что еще до Рождества Христова было ясно, что беззаконие не приносит радости: когда каждый ест что-то на бегу, а кругом — помойка, царит не свобода, а тоска».
Об этом, собственно, и книга. Вовсе не мемуары, а что-то вроде тихих разбросанных заметок. Женщины из очередей и коммуналок, дом для лауреатов, отец-космополит, Козинцев, Эйзенштейн, Гарин, Мессинг (раввин, между прочим)… Посадка близких людей в лагеря, университет, изготовление абажуров для бывшей фрейлины, у которой был подпольный магазин. Филологи «золотого века» (1945–1948 годов), влюбленность в филологию, переводы, о. Александр Мень, тайные доминиканцы, францисканцы, церковь Косьмы и Дамиана, крещение, Библейское сообщество, Томас Венцлова, Аверинцев, Гаспаров, Литва, Англия, Испания… Вежливость и учтивость как Нагорная проповедь для бедных, или, точнее, для богатых, которые решили легко отделаться… Шестьдесят лет ухода от советской власти в книжки, рукописи, молитвы и так далее.
И — между строк — невероятный объем христианской культуры, открытый для русскоязычного читателя доминиканкой Натальей Трауберг: Честертон, Грин, Льюис, Толкиен, Вудхауз, Сэйерс.. Девиз ее как переводчика: «Главное — сделать так, чтобы воздействие твоего текста было равно воздействию оригинала». Что же до доминиканцев, то они делятся на священников и других, и все они — проповедники.