О Клайве Льюисе и не только…

В центре «Духовная библиотека» 12 апреля 2006 года состоялась встреча с известной переводчицей Натальей Леонидовной Трауберг. Тема встречи была обозначена очень точно: «О Клайве Льюисе и не только…». А среди собравшихся в переполненном зале приятно было заметить большое количество молодой публики, среди которой были и те, кто знает не только «Хроники Нарнии» (часть которых уже и экранизирована), но и более серьезные «Сущность христианства», «Боль», «Письма Баламута» и «Расторжение брака».

Наталья Трауберг — человек, которому очень многим обязана интеллигенция России, искавшая веру в 60-е и 70-е годы ХХ века. Она дружила с Сергеем Аверинцевым и c отцом Александром Менем — людьми, которые стали провозвестниками того христианства, которое и до сих пор все еще вызывает настороженное отношение у некоторых «ортодоксов». Профессиональная переводчица, владеющая английским, французским, итальянским, испанским и португальским языками, Наталья Трауберг познакомила нас со многими яркими произведениями европейской литературы — от пьес Эжена Ионеско до произведения Грэма Грина «Конец одного романа», переведенного в 2002 году. Однако главным в ее жизни все же было то, что она дала возможность русским читателям познакомиться с Г. К. Честертоном, К. С. Льюисом и П. Г. Вудхаузом, которого, кстати, сама Наталья Трауберг считает самым «ангельским» писателем среди перечисленных.

Я читаю его с 1946 года, и ставлю в один ряд с Шекспиром,— сказала Наталья Леонидовна. — Как о нем любят сплетничать враги: в детстве болел свинкой, мало любил женщин (уж не импотент ли?) и вообще неизвестно, верил ли в Бога… Но это — мистик из мистиков, истинно райская душа.

Однако, начался разговор все же с Клайва Льюиса, и, главным образом, шел о нем — о писателе, которого в России читали в перепечатках с 1972 по 1988 гг., когда его, наконец, начали издавать в переводах Н. Трауберг. Отметив, что К. Льюис входил в кружок инклингов — этически ориентированное сообщество, о котором даже написана пьеса, Н. Трауберг сказала, что главным научным трудом К. Льюиса является, безусловно, «Аллегория любви». Книга издана отдельным томом в издательстве «Алетейя», а в пятитомнике занимает отдельный том.

Рассказывая о знаменитом писателе, Н. Трауберг сказала:

Одна студентка заявила мне с обидой: «Почему это Честертон — святой, а Льюис — не святой?» [Г.-К. Честертон был причислен католиками к лику святых — Б. К.]. Но дело ведь не в том, грешник ли Льюис. Конечно, грешник! И Честертон — грешник. Дело и не в том, что Честертон — католик, а Льюис — протестант. Льюис прошел очень тяжкий путь к христианству (кстати, Толкин был «повивальной бабкой» при его обращении в христианство), он в буквальном смысле слова «протискивался» к нему. Он был в полной мере наделен тем, что о. Александр Мень называл словом «Букет». У него был полный набор качеств, которые как раз и мешают человеку пробиться к христианству: обиды, зависть (это — особенно), досада… «Если в дело вмешался букет, так просто дело решить нельзя!« — говорил о. Александр».

Продолжая рассказ о К. Льюисе, Н. Трауберг заметила, что

— печальнейший и депрессивный Толкин говорил о свете, Чарльз Уильямс — просто поражал светом, исходящим от него, а Льюис, обладавший «букетом», с виду вовсе не похож на христианина. Помогла ему Любовь, любовь с большой буквы. До 50 лет он не мог жениться — с женщинами у него возникали сложные отношения. Протестантам вообще трудно одолеть эти проблемы — католические священники справляются с этим гораздо легче».

«Дневники» Льюиса, которые Н. Трауберг получила лишь после 25-летнего знакомства с его творчеством — это история мальчика с жутким характером, вспыльчивого и обидчивого, завидующего собственному отцу… И когда он уже и обратился в христианство, «букет» все равно «отлетал» от него два-три года кряду, «как куски льда при оттаивании холодильника».

Клайв Льюис — это мощный ум, освоивший смирение. Его путь к Христу описан в замечательной сказке-притче «Кружный путь или блуждания паломника» про некоего Жана Авиртуса. И эта вещь сильнее, чем многое у католика Мориака — отметила Н. Трауберг.

По ее мнению, главное было в том, что К. Льюису пришлось жить в «отвратительном» ХХ веке, и его путь к христианству очень важно понять многим, жившим в том же самом веке, который, заметим, еще отнюдь не кончился!.. Его дед был кораблестроителем, отец — адвокатом, а о своем детстве он писал: «Я знал о диких христианских вещах — смирении, прощении — не больше, чем обезьяна о симфонии». Обращение К. Льюиса в христианство — тайна, как и обращение Августина, призвание св. Франциска и Честертона.

Если кто-то что-то знает об этом, пусть скажет мне, — заметила Наталья Леонидовна. — Ну, вот, скажем, гуляли с Толкином, обсуждали, что такое миф, и вдруг — «Мегафон Божий»! И два года он не мог ни молиться, ни причащаться. «Сверкание литургии и сияние святых» для него не так важно — но тем больше его подвиг.

Я перехожу к теме, за которую меня не перестают ругать, — продолжила далее Н. Трауберг. — У нас в России с восприятием Честертона и Льюиса явный сбой. О Честертоне говорили некоторые: «А он в Бога вообще верит? Смеется все время!». Льюис воспринимается как религиозный философ, а не как апологет и учитель. Хотя на фоне Августина и Фомы его книги — «самоделки», Церковь давно свела те же концы с концами лучше. Сильнее всего Льюис именно там, где он обращается не к разуму. Представьте на минутку, что в христианстве есть «отвлеченные положения» — ну, например, попытки понять Троицу умом. Для неофитов такие попытки даже естественны. А я в Церкви с детства, мне трудно понять неофитов.

Отметив, что сегодня в России происходит «какой-то новый Божественный эксперимент» — на смену «человеку авторитарному» пришел «человек оборотистый», а ему на смену уже идет «человек распущенный», и все это, конечно же, — следствие первородного греха, Н. Трауберг заметила, что сама наша жизнь стала как бы двуслойной — «Север» ненавидит «либералов», и наоборот. Много грустного, по ее мнению, и в нашей сегодняшней церковной жизни. Но, ведь, про главную опасность — влечение к власти — писал и Толкин, рассказывая про «тягу к Кольцу». А ведь читая Честертона, ты переходишь с ним в мир Благодати. Или не переходишь…

Льюис — которого никогда не читали «доставалы» книжных корешков, а читали те, кто мог за чтение и пострадать, те, кто читал не для ублажения ума и умиления — обращается к грешному, взрослому человеку. Он очень суровый, почти страшный писатель. Иногда даже спрашивают: «А не был ли Льюис анонимным православным?». Действительно, «детская» вера кельтов близка к православию — и это же было и у Честертона.

В трактате о страдании («Боль») Льюис писал:

…порой мы попадаем в карман, тупик мира — в училище, в полк, в контору, где нравы очень дурны. Одни вещи здесь считают обычными («все так делают!»), другие — глупым донкихотством. Но, вынырнув оттуда, мы, к нашему ужасу, узнаем, что во внешнем мире «обычными вещами» гнушаются, а донкихотство входит в простую порядочность. То, что казалось болезненной щепетильностью, оказывается признаком душевного здоровья».

ХХ век — это огромный «нравственный карман», в котором ненормальное считается абсолютно нормальным. Но многое ли простится, в таком случае, Средним векам за их «чистоту», сопряженную с жестокостью? Когда лишенного властолюбия папу Целестина V сменил жесткий Бонифаций — тут-то ведь все и началось: чума, Авиньонское пленение пап — и сами Средние века-то и кончились. Господь поставил Средним векам задачу — и они не выдержали! Хотя нашей оборотистости и распущенности у них, действительно, не было.

ХХ век еще не прошел. Он начался в XVIII-м и требует особого типа стояния в Истине — считает Н. Трауберг.

В заключение вечера, отвечая на вопрос о причине названия, быть может, самого знаменитого произведения Льюиса «Расторжение брака», Н. Трауберг сказала:

Об этом Льюис писал в предисловии к притче. Вильям Блейк написал «Брак Неба и Ада» — но я его мистики боюсь. Блейка удивляло, как это в одной женщине может сочетаться добродетель и разврат? Серебряный век с особым усердием стал играть в эти опасные игры. Но — нет брака между Небом и Адом! А вот в персонажах «Расторжения» мы можем узнавать себя. Сергей Аверинцев очень любил эту притчу, просто пищал от счастья… И это не удивительно. Каллист Уэр писал о Льюисе: «Людей немного смущает его жестокость», но у Льюиса оставалось много подросткового. Однажды, когда я говорила о милосердии, меня спросили: «Что же вы возражаете своему Льюису?». О проповедниках вечных мук было сказано: «Все адский огонь да адский огонь — но ведь у них профессия такая!» Но ведь и идея всеобщего спасения — отнюдь не общепринята в Церкви. И Льюис не боится противопоставить Меч Истины — всепрощающему Милосердию — завершила встречу Наталья Трауберг.