Когда Толкину сообщили, какой успех у его книги в Америке, он удивился. Он знал и по вере своей и по опыту, что мир принимает тех, кто говорит по-мирски. Небольшая группа старомодных оксфордских «донов» — он сам, К. С. Льюис, О. Барфилд, потом и Чарльз Вильямс — раздражали своих современников еще больше, чем смешили. Шли десятилетия, которые Льюис называл «постхристианскими». Христианское наследство с особенной быстротой изчезало именно в тех кругах, где эти люди жили. Независимо от бесплодного спора, что лучше — «высоколобые» или «common people», всякий вынужден признать, что у «высоколобых» в то время стали уже стыдными детские или идиотские добродетели. Явно и беспардонно царили культ удобства (в пределе — наслаждения), культ выгоды, культ успеха, культ силы, культы самоутверждения и «самовыражения» — словом, весь набор классических ценностей «мира сего». Они именно царили, ими гордились, это были культы, не стыдные слабости; очень может быть, что только этим отличался «избранный круг» от неизбранного.
Во времена вседозволенности и самоутверждения христианин Толкин писал нелепую книгу и читал ее дурацким друзьям. Прошла война, пал один из страшных колоссов, избранные больше заговорили об истинности, неизбранные — о «простых человеческих радостях». Действительно шли очень трогательные годы — сразу после войны, после смерти Сталина. Но «мир сей» — это «мир сей», ничего не попишешь, он говорит по-мирски. Толкин не ждал от него другого, а потому — удивился.
Конечно, послевоенные десятилетия все больше склонялись к культу игры. После того, как полмира загнали в лагерь, это естественно. Перекос стал ясен к 68-му году, во всяком случае — после него. Как бы то ни было, все игровое в толкиновском эпосе совпало с духом времени, тут удивляться нечего. Но оно не противоречит нравственной сути этих книг, игра — и игра (не только). Может быть, это и привело к такой неслыханной славе. Тогда мы удивляться ей не будем, а вот другому — удивимся.
Вполне возможно проглядеть то, что я сейчас назвала нравственной сутью эпоса о кольце. Сработает небезызвестный закон — слепое пятно возникнет там, где что-то тебе неприятно. Это описано в Евангелии («имеющий уши…»), и в полной мере применилось к чтению Нового Завета. Проглядеть возможно, но очень опасно. Господи, мало на свете книг, проповедующих удаль, блеск, силу, практичность! Много; так вот их бы для этого и читали. «Повелитель колец» — открытая и беззащитная апология совсем других вещей. Таких, как Арагорн или Боромир, немало в литературе; таких, как Фродо или Сэм, — гораздо меньше. В том-то и суть, что главное сделали очень слабые и тихие существа, которые совсем не хотели «бороться». Как хорошо, если бы подростки поняли это! Хоть бы им кто-нибудь сказал.
Так же хорошо, и еще реже второе: не надевать кольца. Помню, в 70-х годах среди неофитов ходила страшная присказка: «Одиннадцатая заповедь — умей вертеться». Не сейчас возник культ оборотистости, это — один из главных мирских культов. Так вот, перечитайте то, что связано с запретом — жуткий путь Голлума, искушение Фродо перед госпожой Галадриэлью, искушение Боромира, историю с пальцем — словом, все. Без этого книги нет, вернее — перед нами другая книга. Пишет Толкин всерьез, он проповедует. Ровно то же самое сказано в Писании. Собственных сил на это хватить не может; Бог обещал помочь всякому, кто решится. Если же именно здесь — слепое пятно, лучше читать бесчисленные fantazy, где все ясно, удалые, всезнающие и беспощадные герои рубят друг друга в капусту, сокрушая зло.