Современные странности
Восемь нянек
Собственно говоря, странности эти — не очень современные, им лет сорок; но точно такое же могло бы случиться и сейчас. Речь пойдет о семье, которую я очень хорошо знаю и люблю. Поэтому а) все достоверно и б) говорю не в осуждение, а, скорее, в растерянности.
Итак, у одной молодой женщины родился сын. Замуж она вышла примерно за год до этого, мужа поселила в доме не сразу — боялась родителей; но, к ее замешательству, приняли его прекрасно. Он чинил какие-то шкафики, ставил полочки, был очень аккуратен, мог поговорить о театре абсурда — и родители были как шелковые, чего с ними не было с ее восемнадцати лет. Она много лежала, беременность проходила трудно; однажды доктор из консультации даже созвала консилиум — не вызвать ли искусственные роды, поскольку с почками плохо. Героиня нашего очерка наотрез отказалась, равно как и ее немного более постхристианская мама. Naturallement, все обошлось. Та же мама была неправдоподобно кроткой (не «заботливой», этого и раньше хватало, а именно кроткой, мягкой).
Когда родился мальчик, это резко прекратилось. Деды — и он, и она — нашли свою главную любовь. Они встревоженно руководили всем, что делают молодые родители, от преизбытка чувств давая то и дело противоречащие друг другу приказы. Еще были в доме прабабушка (недавно — бабушка) и «домработница» (ставлю кавычки, потому что упомянутая прабабушка не принимала такого советского слова). Этого оказалось мало. Из глубины тогдашнего Союза, теперь — заграницы, выписали прабабушкину сестру. Наконец, пристегнули племянницу домработницы, и все метались туда-сюда буквально день и ночь. Молодой матери дали на руки сына через четыре месяца, и то с опаской. Перечислим нянек для верности: мать, отец, бабушка, дедушка, домработница, прабабушка, ее сестра, та племянница. Часто обеда для взрослых не было, все сбивались с ног.
Загадки бытия
Когда месяцев через одиннадцать бабушка разрешила матери отнять ребенка от груди, та (мать, естественно) стала ждать следующего. Началось это хорошо — врачиха, сдружившаяся с семьей, сперва поджалась, но услышав, что ее пациентка хочет «сохранить» (о, Господи!), неимоверно обрадовалась. Этим она отличалась от бабушки с дедушкой и их знакомых, и поднялся страшный крик: «Что за дичь! Так она будет рожать, пока NN не свалится!» — и т.п. NN — бабушка. Что до прабабушки со служанкой, те всех спасли, и вот как.
Приходило время дачи. Ее сняли под Москвой. И тут домработница твердо сказала, что поедет туда с молодыми и годовалым сыном, а хозяйством займется прабабушка (ее сестра и т.н. «племянница» по разным причинам разбежались). Скандал был такой, что молодая мама перестала разговаривать со своим отцом, что ничуть ее не украшает. Словом, поехала на дачу, служанка вела хозяйство, молодой отец в Москве жил у друзей и постоянно приезжал туда.
Теперь сама загадка: почему первый ребенок вызвал только восторг, пусть и per excessum, а второй — такие мысли и чувства? Заметим: когда он родился (это была девочка), ее полюбили, уже не per excessum. Через 10, 20 и так далее лет оказывалось, что деды начисто не помнят своего сопротивления, даже обижаются.
Seesaw1
См. «Сама жизнь», с. 45.
Шкафик
Бабушка скончалась в последний день масленицы; об этом я писала, как и о том, что было за сорок дней. Однако я не рассказала про шкафик, может быть, потому, что это уже не «мистическое», а комическое.
Шкафик стоял у нее, и стекло всегда было закрыто изнутри какой-то старинной тканью. Как и в сундук, никто в него не лазал. После бабушкиного исхода я позвала Колю К. (мужа Тани Чудотворцевой), и мы стали вместе все разбирать.
Их семье сразу отошли все досочки для пасох и тому подобное. Я не умею «это» делать, мама — не стала бы. Отошли и рецепты — куличей, пасох, мазурок, каких-то особенных пасхальных блюд. Но вот мы увидели книги. Многие я знала — Феофан Затворник, Игнатий Брянчанинов, журналы XIX века; она вынимала их и давала мне. Но были и другие: четыре Евангелия (только, без Деяний и Посланий), изданные в Риме году в 1943-м. Видимо, их продавали на Украине, и такт ее был настолько велик, что мне она их не показывала.
Обнаружились и стихи Бунина с дарственной надписью. Бунин и Муромцева были близкими друзьями Куровских, родителей маминого первого мужа. Почему она не показывала этого, совершенно не понимаю. Я отдала книжку Леве Турчинскому, в его огромную коллекцию. Мама потом спросила, где стихи. Я пролепетала, что у одного библиофила, который дружит с отцом Александром. Через девять лет о. А. искал меня и позвонил маме, не там ли я. «Ах, Александр Владимирович! — грозно вскричал наш маленький Жак2. — По-вашему, нравственно красть книжки?» Догадались мы с Турчинским не сразу, проделав путь, достойный патера Брауна.
Была и шуба начала века, завернутая в потрескавшийся шелк, бархатная, на лисах. Ее я подарила Тане (Чуде). Конечно, шуба оказалась и ретро, и макси. Кроме того, она совершенно соответствовала красоте Татьяны Фоминичны.
Через месяц-другой мама спросила и про шубу и, узнав, где она, осведомилась, где деньги. Их не было, я заплатила тогдашнюю тысячу (сколько это сейчас?). Но стоит ли о такой муре? Жак 1977 года и Жак 1997-го, последнего — совсем разные люди.