Спорят, спорят о Булгакове — почему Мастер получил не свет, а покой, а почему-то не помнят, что мы для всех просим именно покоя. Вот хотя бы из молитвы об усопших: «… да вселится в место упокоения», «сподоби достигнуть тихого пристанища твоего и упокой там…». Что говорить, ушедших мы называем «покойными».
Почему речь идет о свете, словно он лучше покоя — его Мастер «не заслужил»? Покой при этом иногда описывается так, словно все это — здесь, в падшем мире: любящие заскучают, музыка надоест и т. п. Конечно, мы очень мало знаем о «тайнах вечности и гроба», но стихи и книги — пока читают тут, и иносказание — для нас, пока еще не ушедших. За «покоем», вроде бы, ничего плохого не видно, а за светом — как когда.
Иносказания «свет» и «огонь» входят в ipsissima verba, так что с ними не поспоришь1. Однако в искажении свет ближе к wrong fire, о котором пишет Мертон, а огонь — fire и есть. Конечно, огонь любви Божьей и есть «адское пламя», смотря на что он попадет. Иносказания «света» тоже легко превратить в «сверкание» и «блеск» как splendor, тоже двойственный. Словом, они — совершенно как ангелы.
А покой? Хочется сравнить с кем-то кротким, вроде моей нянички или одного литовского священника. Но и ангелы кротки. Незачем плести эту вязь; я собиралась только удивиться булгаковскому случаю.
Пока я удивлялась, я вспомнила сонет Дороти Сэйерс где любовь (свет, огонь) прорезает покой, образуя крест. Но она сама ждала и не дождалась любви-покоя, как у Иоакима и Анны. Для сведения — сонет (речь идет о возвращении в Оксфорд):
Мы дома, мы ушли от суеты,
Мы отдыхаем от мирских забот,
Здесь речь неторопливая течет,
И дремлют безмятежные цветы2,
Дыша покоем. Здесь узнаешь ты,
Как умирает мира хоровод
И для души усталой настает
Пора всеутишающей мечты.Так воззови, любовь, чтоб мы могли
Расторгнуть узы сладостного сна,
Порабощающего слабый дух
Слепому притяжению земли.
Упрашивай упорствуй, умоли,
Сломи сопротивляющийся слух.
- Многие берут, чаще из Флоренского, полуапокрифические слова «Кто близ Меня, тот близ огня». Все-таки Флоренский — это Флоренский, а полуапокриф — полуапокриф. Помню, как мы в полном единогласии говорили об этом с Аверинцевым. [↩]
- Хочется сказать «коты», которых она любила настолько, что памятник ее – с кошкой, глядящей на нее снизу вверх. [↩]