Честертоновское Общество в России с филиалом в Литве было основано 29 мая 1974 года на праздновании 100-летней годовщины со дня рождения Г. К. Честертона теми, кто собрался по этому поводу в residencial suburb «Матвеевка» в квартире Председателя.
Отцы-основатели:
д-р С. С. Аверинцев
г-н И. К. Грэй (Кот)
г-н В. С. Муравьев
г-н Л. С. Муравьев
г-жа Н. Л. Трауберг
г-жа М.-Ф. Чепайтите
д-р Ю. А. Шрейдер (†1998)
г-н А.-К. Янулайтис
Председателем общества навечно выбрали Инносента Коттона Грэя (1972–1989). Членами общества в Литве стали:
г-н Т. Венцлова
г-н П. Моркус
г-н М.-А. Пакштас
В 1999 году, на 25-летнюю годовщину основания Общества был основан Честертоновский Клуб, куда входят отцы-основатели и члены Общества, а так же те, кто вступил в него с 5 июля 1999 года, а именно:
д-р С. С. Аверинцев (Австрия)
г-н Н. Ф. Алексеев (Москва)
г-н Т. Венцлова (США, Йель)
о. Евгений Гейнрихс (С.-Петербург)
г-н И. К. Грэй (†1989)
г-н Михасс (Москва)
г-н П. Моркус (Литва)
г-н В. С. Муравьев (Москва)
г-н Л. С. Муравьев (†1995)
г-н М. Пакштас (США, Мэриленд)
г-жа Н. Л. Трауберг (Москва)
д-р В. А. Успенский (Москва)
г-н Т.-Т. Чепайтис (Ужупис)
г-жа М.-Ф. Чепайтите (Москва)
о. Георгий Чистяков (Москва)
д-р Ю. А. Шрейдер (†1998)
г-н А.-К. Янулайтис(†1988)
Председателем Клуба избран Яков Гаврилович Кротов, Почетным Председателем Клуба — Наталья Леонидовна Трауберг, Секретарем — Мария-Франциска Чепайтите.
Заседания Честертоновского Клуба
В 2000 году, на Чистом переулке, собравшимся в первый раз пришла мысль, что хорошо бы зафиксировать происходящее. В результате возникли три описания заседаний клуба Г.К.Ч.
Третье заседание Г. К. Ч. клуба
В конце апреля, на квартире Почётного Председателя, г-жи Н. Л. Трауберг и Ответственного Секретаря г-жи Марии-Франциски Чепайтите, состоялось третье заседание Честертоновского клуба.
Ожидалось много гостей, но разнообразные, подозреваю, очень важные дела, не позволили в этот день всем собраться вместе. В итоге на собрании присутствовали: Почетный Председатель г-жа Н. Л. Трауберг, Ответственный Секретарь клуба М.-Ф. Чепайтите, г-н Михасс (это, если не ошибаюсь, я) и г-н Никита Феликсович Алексеев. Последний из выше упомянутых (Н. Ф. Алексеев) пришел первым и принес очень хорошее красное вино. Интересно, что он же был и последним из пришедших гостей — остальные были уже на месте. Просто г-н Михасс, малодушно сбежав от пьяных, но симпатичных реставраторов, чужих, обаятельных, но от этого не менее опасных детей и собственных рисунков сомнительного качества. появился на неконспиративной квартире П. П. так рано, что про него можно сказать: «Он не пришел, он уже был». Владимир Андреевич Успенский, ввиду каких-то обстоятельств, прийти не смог, но через кого-то, уже не помню кого, передал Марии-Франциске для членов клуба вкусный сыр, а г-н Михасс по просьбе Ответственного Секретаря удачно купил слоеное тесто, из которого Мария-Франциска приготовила великолепный пирог, как вы наверное догадываетесь, с сыром.
И вот, наконец, стол в гостиной комнате Марии-Франциски, накрыт, на нем вино, пироги и пр. Вокруг него те, кто смог выбраться или наоборот, не исчезнуть по делам, на диване портреты Г. К. Честертона и сияющий П. П. У Натальи Леонидовны было подготовлено сообщение на тему: «Честертон и мейнстрим», но из-за того, что круг собравшихся был необычно узок, сообщение отложили на потом и разговор потек легко и непринужденно. Почетный Председатель рассказывала о новых открытиях из личной жизни Честертона.
Я пишу этот отчет спустя много недель и что-то в моей голове перепуталось. Только что, 21.05.2000 г., в 23 ч. 15 мин., в беседе с Почётным Председателем Честертоновского клуба г-жой Н. Л. Трауберг, я неожиданно для себя выяснил, что никакого сообщения на тему: «Честертон и мейнстрим» она не готовила. Такие дела… (как писал Воннегут). Жаль, мои мысли все время текли как раз в этом направлении. Вот так, текли, текли и в конце концов куда-то утекли или вытекли. Ладно, Бог им судья. Может быть притекут (экое странное слово) новые. А что делать? Как известно, кому теперь легко? Лучше всего, конечно, в таких случаях — не унывать, а предаваться приятным воспоминаниям, в частности о Третьем Заседании Честертоновского Клуба.
Я забыл упомянуть еще о четырех неизменных спутниках клуба. Во-первых, это г-жа Мурочка, которая величественно сидела, то на диване, между П. П. и портретами Честертона, то у кого-нибудь на коленях и подозрительно неотрывно смотрела на пирог (в этом, уверяю вас, ничего неприличного нет — Мурочка это кошка). Во-вторых, г-жа Фрося, так же грациозно сидевшая все заседание или на письменном столе у компьютера, или где-нибудь еще и не менее внимательно смотревшая туда же. Изредка в гостиную заглядывала г-жа Бабетта, и полностью погрузившись в личные, пронзительно мучительные переживания, затягивала заунывную песню, явно скабрезного содержания. Небезызвестный членам клуба, и не только им, г-н Мартин негромко потряхивая ушами, нервно ходил из угла в угол и ненавязчиво бросал строгие взгляды на присутствующих и все те же пироги. Раздобыв таким образом несколько, прямо скажем, немаленьких кусков, он завалился на кровать Марии-Франциски и слегка недоумевая, почему пирогов было так мало, а гостей так много, махнул на все хвостом и, устало прикрыв глаза, стал мечтать о длительной прогулке с г-ном Михассом.
Г-н Михасс, напротив, о прогулке, а тем более длительной, с г-ном Мартином не мечтал, а глубоко задумавшись о соотношении таких понятий, как мир Честертона и мейнстрим (опрометчиво решив, надеюсь, не из подхалимских соображений, что эта тема на этом заседании особо интересует премногоуважаемого Почетного Председателя), рассеянно слушал его рассказ о новых сведениях из жизни Г. К. Честертона. Пересказывать, по прошествии стольких дней сообщение П. П. дело довольно опасное — что-то упустишь, неправильно расставишь акценты, и вот — информация искажена. Но я все-таки рискну.
Итак: однажды уважаемый всеми нами Г. К. Честертон женился. Конечно, в этом нет ничего удивительного, вообще-то он поступил остроумно и более того правильно — Франсис была не только женщиной приличной, но и просто хорошим человеком. Но Англия первой половины XX века — вместо того, чтобы готовить своих юных подданных к физической реальности семейной жизни (эка я завернул фразу), чванливо и лицемерно скрывала от них самую естественную и, при правильном воспитании, самую прекрасную часть совместной жизни двух любящих людей. К этому времени Честертон не был зеленым юнцом и прекрасно знал, как надо себя вести в ту первую ночь, когда прелестная Франсис стала его женой. Но для невесты нашего любимого писателя известное развитие событий было столь необычным (ей же никто никогда ничего не объяснял), что она, не зная что делать (почему-то при двух последних словах в мою голову без спроса лезут то ли Герцен, то ли Ленин, но это уже издержки нашего советского воспитания), закричала от ужаса. Честертон, естественно, расстроился и чтобы не действовать на нервы несчастной Франсис, и, вообще подумать, как же поступить в этой ситуации, вышел из дома в лес и, тут я его очень понимаю, нечаянно заблудился. Только поздним утром следующего дня он нашел дорогу домой, где из-за его исчезновения уже стала подниматься паника. Такая вот история, да-а-а…
Я бы не стал лишний раз приводить эту трогательную, но глубоко личную историю Г. К. Ч., если бы она не была особо близка мне по мироощущению и обретению опыта поведения, понимания и принятия решений в неожиданных ситуациях, надеюсь вы понимаете, что я имею ввиду не бедную Франсис, а самого Честертона. Представляете, сижу я, слушаю эту милую историю и упрямо продолжаю размышлять о мейнстриме и Честертоне. С таким же успехом я, полагая, что нахожусь совещании Технического Совета Исполнительных Директоров Уралмаша. мог бы громко рассуждать о перспективах развития маркетинга в Западной Сибири, а в самом конце выяснить, что дискуссия идет о методах защиты китов в Тихом и Северно-Ледовитом океане и не где-нибудь, а на собрании Гринписа. Конечно, я сильно преувеличиваю, но логический разрыв между тем, что кажется и тем, что на самом деле происходит, часто сбивает с толку, и ты бродишь по ситуации, как Честертон по лесу.
Но все это выяснилось только сейчас, а тогда в окно ярко светило по-летнему теплое солнце. Никита Феликсович Алексеев, сидевший рядом со мной, жмурясь, как степенный кот, активно участвовал в общем разговоре, но как вы догадываетесь, о мейнстриме не думал (о нем размышлял только г-н Михасс). Зато он думал об Иране, вот куда его, однако, занесло. Леса, как известно, бывают разнообразные. Правда, его мысли были вполне обоснованы. Дело в том, что ему предстояла командировка в эту опасную и дикую (шучу) страну. И г-н Михасс, вынырнув из потока сознания, бодро текшего по неправильному руслу, с нескрываемым любопытством заглянул в загадочный подлесок преуспевающего журналиста Никиты Алексеева. Оказалось, что и г-н Михасс, и г-н Алексеев не только на фотографиях, а своими глазами в разное время и из разных точек, издали, видели живьем этот пресловутый (почему «пресловутый», непонятно) Иран. Никита видел эту страну со стороны Армении, а Михасс с Туркмено-Иранской границы году эдак в 1987, когда ехал автостопом из Ашхабада в Бухару. Иран был примерно в двух километрах от трассы, вокруг были неубранные виноградники с потрясающе вкусным виноградом, а на горизонте четко прорисовывался серый, горный пейзаж с унылой иранской деревней. Г-н Алексеев в тысячи, если не больше, километрах от того места, совсем в другое время, наблюдал, по описаниям, поразительно похожие виды и тоже издали.
Тревожные размышления о будущей командировке у г-на Алексеева были окрашены мягким юмором, но все равно картинка вырисовывалась мрачноватая. Г-н Михасс встрепенулся — он был не согласен, что там все так ужасно. Ему даже почему-то показалось, что на эту тему, он знает немного больше чем окружающие. И он попытался сказать что-то умное. Но не смог. Попробовав выловить какие-нибудь обратные доказательства из давних разговоров со знакомой девушкой, изучавшей в РГГУ персидский язык, Михасс с грустью понял, что никаких интересных сведений о жизни в Иране у него нет. Пробормотав себе под нос, что-то нечленораздельное он судорожно дернулся и подозрительно быстро затих. Но ведь что-то он знал. У всех людей в подсознании есть ряд обрывочных фактов, автоматически выстраивающийся в определенную систему, которая и делает то или иное убеждение.
А г-н Алексеев, тем временем рассказывал действительно любопытные вещи. Иран при шахе вовсе не был тем оплотом демократии исламского мира, каким он представляется сейчас некоторым противникам нынешнего тегеранского режима. Да, по улицам ходили модно одетые девушки в кожаных мини юбках и с мобильниками в руках, но если для среднего европейца (о, вот он, наконец, долгожданный мейнстрим) такие картинки почему-то служат доказательством присутствия гражданских свобод, то для гораздо большей правоверной, (чуть было не написал «православной») мусульманской части населения это было даже более дико, чем для Франсис — естественное поведение Гилберта Кийта в ту злополучную или, наоборот, прекрасную ночь. Шахская тайная полиция без суда и следствия бросала в тюрьмы противников монархии. Люди исчезали, как умные мысли в давно не стриженной голове г-на Михасса. И то, и другое, я не имею ввиду свою голову, у местного населения ассоциировалось с Америкой, а иранский мейнстрим (ага-а-а!) хотел естественного для него спокойствия, что и вылилось в конце концов в исламскую революцию, со всеми вытекающими из неё последствиями. Когда миллионы людей среднего класса, (если я не ошибаюсь это и называется «мейнстрим»), любой культуры, берутся за радикальное наведение порядка в одной отдельно взятой стране, слава Богу, что хотя бы в одной, они проникаются величием этой идеи (вспомним Великую Октябрьскую Социалистическую Революцию, обратите внимание на слово «Великую») и успешно достигают прямо противоположного результата. Чтобы заглушить сомнения в правильности своих действий они кричат, как в свое время Франсис: «Аллах акбар!!!» или «Социалистическое отечество в опасности!!!» Хотя понятно, что она кричала что-то другое. Да простят меня Франсис, Честертон и иже с ними, но, как говорится: «Ради красного словца, в нарушение правил хорошего тона, не пожалеешь ни Франсис, ни Честертона». Жаль, что мои шуточки на грани дозволенного — не единственное, без чего можно было бы обойтись в этом мире.
Я представляю грусть Аллаха, единого и неделимого, как шестая часть суши, когда под выше упоминавшиеся крики: «Аллах акбар!» кому-то перерезают горло, наивно, если здесь уместно это слово, полагая, что это способствует каким-то образом установлению независимости Чечни или, наоборот, во имя целостности какой-нибудь «богоизбранной» страны, свинорылые генералы бросают невинных, а может в чем-нибудь и виновных, мальчиков под пули, мне кажется, что тогда Богу тоже очень и очень грустно. Борьба за торжество идеалов западной демократии на Ближнем, Среднем и Дальнем Востоке, и не только там, как правило приводит к похожим результатам. Когда пишешь отчет о 3-ем заседании Честертоновского клуба — в перерывах очень вредно смотреть телевизор. Все выше изложенное, только одна сторона так называемого среднего класса исламской или христианской культуры. Это его сбой, когда кто-то берется не за свое дело, как например я в данном случае. И Иран, на этот момент, я думаю, не дикая страна, а другой мир выстроенный по иным правилам и судить, что это там хорошо, а что ужасно, случайному наблюдателю трудно, хотя можно опираться и на собственные впечатления, ощущая дискомфорт или удовольствие. Когда Никита вернется из этой поездки, уж тут-то он нам точно все расскажет.
А в идеале средний класс любит праздники. Правда, кто их не любит. Рождество, день рожденья, похороны, хорошая книга… хорошего писателя… Вы понимаете куда я клоню? Но об этом, надеюсь, вам поведает кто-нибудь другой.
Извините, я отвлекся от заседания. Все было замечательно, но очень давно. Мария-Франциска была как всегда, и даже по-моему более обычного, очаровательна и остроумна, про Почетного Председателя Честертоновского клуба г-жу Н. Л. Трауберг, чтобы не прослыть подхалимом, я вообще промолчу. Пироги были съедены, красное вино выпито, П. П. устал. А я, позаимствовав у г-на Н. Ф. Алексеева разнообразные факты, из которых, как известно, выстраивается определенная система формирующая необоснованные убеждения, ушел с ними в свое собственное подсознание и больше оттуда не выходил, как некогда некий г-н Даса из леса. На этом по-моему все и закончилось.
Михасс
Второе заседание Честертоновского клуба 11 марта 2000 года
Второе заседание Честертоновского клуба было-таки решено проводить на квартире Почетного Председателя. Поскольку я, секретарь, тоже живу в этой квартире, и моя комната с видом на патриарха самая гостинная, пришлось разобрать рабочий стол, на котором высились кипы неразобранных бумаг, книги, которые давно следовало разнести по полкам (у нас французы, испанцы, итальянцы и мелкие народы в комнате Пети, англичане, американцы, искусство и полка Пушкина — у Поли, история — у Лизы, в большом коридоре — все русские прозаики на длинной, а русские поэты — на короткой полках, в малом коридоре — рассыпающиеся инкунабулы, напротив уборной — словари и справочники, а у меня — библеистика, этнокультура, литовцы и кинополка дедушки. Почетный же Председатель держит у себя все очень ему нужное + кучу муры из милосердия), так вот, разнести по полкам книги, разобрать бумаги и выкинуть половину. На это ушло часа четыре и два мусорных мешка выражали глубокую благодарность Честертону, потому что если бы не клуб, то когда? Попутно оказалось, что мартовские кошки (наверное, Франциска), описали единственную скатерть, но тут же к П. П. пришла г-жа Ольга Неве и подарила мне для шитья лоскутных одеял замечательную штору с болгаро-индийским орнаментом. Скатерть постелили, кресла расставили, пошли в магазин. Чем кормить членов клуба, понятно — для облученного недавно П. П. купили три литра красного вина в бурдюке, а чтобы соблюсти перелетность кабака, еще были куплены два сыра и одна брынза. Помидор и огурец. Купили еще маслины, но на стол они забыли выставиться и остались в шкафу. Еще г-жа Ольга Неве принесла киви, их порезали зелеными кружочками, а рядом — огурец зелеными же кружочками и получилось очень красиво.
Первым пришел г-н Никита Феликсович Алексеев и рассказал мне про своего военного дедушку. Потом пришел г-н Владимир Андреевич Успенский и посидел на кухне с П. П. и г-жой Ольгой Неве. Следующим был г-н Яков Гаврилович Кротов, который принес еще корзиночку киви, сок и воду. Тут все сели к столу и начали говорить. Был тост за Честертона, а потом все просто так говорили и много хихикали. П. П., опираясь на личностные особенности уже вступивших в Честертоновский клуб господ, рассказал о трех признаках члена Ч. клуба. Это:
Член Ч. клуба либо пишет, либо проповедует, а иногда делает и то и то сразу;
Член Ч. клуба похож на персонажа Г. К. Ч.;
Член Ч.клуба несерьезно относится к себе и своему творчеству.
Насчет последнего пункта у меня, секретаря, возникли небольшие сомнения, ведь вряд ли кто-нибудь из умных, пишущих и всячески приятных господ признается в том, что серьезно относится к своему творчеству. На то они и умны, чтобы это скрывать (еще хотелось бы, чтобы член Ч. клуба был похож на положительного персонажа Г. К. Ч., потому что именно у этого автора куча персонажей, которые или творческие, или даже проповедники, но очень серьезно относятся к себе. И маленький патер Браун говорит им: «Я. я, я, что за дикое слово…»).
Потом (или раньше?) г-н Яков Гаврилович Кротов рассказал, что делает на радио передачу о сатанистах. Это я помню, но о чем говорили потом — уже не помню (опросить отдельно всех членов клуба — о чем говорили).
Где-то посередине собрания П. П. сделал сообщение о Честертоне и Чечне (запись прилагается). Г-жа Ольга Неве ушла, пришел г-н Евгений Гросман и рассказал о том, как он тут устраивается на работу. Опять много говорили, но звонил телефон и приходилось убегать на кухню. Звонили: два вампира, один — особо опасный для П. П., две подруги, кто-то с работы, буду ли я на вечере в честь восстановления независимости Литвы (11 марта 1990 года), конечно, не буду. Еще к дочери — Лизе пришло пять юношей и пропало в другом куске квартиры. Им тоже выдали кивей.
Так что я, секретарь, присутствовала урывками, но приятно было видеть, возвращаясь к клубу, довольное кошачее лицо П. П. Кошки, кстати, тоже участвовали, Мурочка сидела на коленях у г-на Якова Гавриловича Кротова, г-на Евгения Гросмана и г-на Никиты Феликсовича Алексеева. Остальные кошки клянчили брынзу и пытались сидеть на столе. Их снимали. Пес Мартин ходил вокруг стола как тень Квудла и клал всем голову на колени. Солнце слепило в окно, как всегда в шесть часов из-за патриаршего домика. Сыр быстро кончился, вино все не кончалось. Тут П. П. устал, и все стали расходиться, вроде бы довольные.
Мария-Франциска, секретарь Честертоновского клуба
Сообщение Почетного Председателя Честертоновского клуба
Честертон и Чечня
В 1904 году Честертон написал, что ровно через 80 лет три клерка идут (причем до сих пор спорят — Оруэлл от него эту взял цифру, или нет, знал он, или нет — видимо, знал, потому что он очень Честертона любил и спорил с ним, и много читал, так что не заметить не мог), они идут по саду, через, скажем, Сент-Джеймс парк, или чего-то там такое, в офис свой, и заходят в кафе покушать. В кафе они чего-то там едят и там сидит какой-то дядька в очень пышной форме. А уже англо-бурская война кончилась, уже ясно, что побеждают огромные империи, уже никаких маленьких стран со своей культурой нет, да у буров не такая уж особенная культура. А эти молодые люди об этом совсем и не думают, они такие очень современные люди 1904 года. То есть 1984, но они такие же, как 1904 года, о чем Честертон особо докладывает отдельной главой — если вы думаете, что в 1984 будет что-то особенное, и клерки не будут ходить в кафе через Сент-Джеймс парк, то я вас заверяю, что будут как миленькие. Не летать они будут, а будут идти точно так же, как шли в котелках.
Итак, они в кафе. Тут встает какой-то дядька и просит у них то лет желтого, то ли красного. Ему надо сделать какой-то знак, такую штуку, эмблему. Они взяли какую-то вывеску от горчицы, Колмана, но у него нету красного. Он не может без знака Никарагуа. Потому что ярко желтый и ярко красный — цвета Никарагуа. В действительности какие-то другие, но неважно. Тогда, за неимением красного, он режет руку себе, и красит носовой платок. Делает на эполете себе такой желто-красный знак и говорит им роскошную речь. Клерки говорят: «Какое там Никарагуа, к собачьей матери маленькое такое, дикое, кому оно нужно. Ну что вы, честное слово, с ума сошли?» Они шокированы. А он говорит: «Скажите, пожалуйста, каким способом вы заарканиваете вашего мустанга?» Клерк отвечает, что вообще-то этим не занимается, а тот опять свое: «А мы вот заарканиваем. И у нас способ такой, какого второго нету. И вот когда вы убили эту маленькую страну, больше уже никто не заарканит так мустанга». И Честертон описывает абсолютно точно нынешнюю ситуацию, когда крохотные и дикие страны хотят жить, а им не дают. Хотите, это про Чечню, хотите — про Черногорию, такие маленькие страны, которые совсем не хотят этой культуры, у которых довольно дикие верования, довольно дикие нравы, свои мустанги, но трогать их — нельзя.
Четвертое заседание Честертоновского клуба.
К дню рождения Г. К. Честертона. 29 мая 2001 г.
Судя по предыдущим отчетам, я Третий Ответственный Секретарь, только покамест не понимаю чего: клуба или общества Г. К. Честертона.
Доселе мне приходилось выступать в качестве, так скажем, и. о. секретаря доктора Н. Л. Трауберг и сочинять кудлатые послания господам честерто- и вудхаусоведам в Англии и Америке. Ныне же, вот, дожил — секретарствую. Изучив отчеты о первых двух (из трех) заседаниях общества/клуба, я пришел к выводу, что должность сия требует дарования лукоморского кота, что и обязывает немало. Кроме того, секретари обычно бывают правыми руками своих хозяев, а также носами и ногами и, как домработницы, все знают. Тут, увы, а может быть, и слава Богу, трудность, поскольку, в отличие от первых двух секретарей, я не в состоянии по одной только морде (лапе? хвосту?) отличить Мурки от Франциски; с Мартином, правда, полегче, поскольку спутать его решительным образом не с кем.
Уже около самого дома доктора Н. Л. Трауберг в свете фонаря и как бы из дождя появилась высокая прихрамывающая фигура Второго секретаря г-на Михасса, а по пятам за ним следовал Мартин. Не заметив Третьего секретаря, они исчезли за особняком.
Заседание шло уже целый час и проходило в благостности, несколько смахивая на античный симпозиум. Правда, возлежали, вероятно, только кошки, коих, однако, не было видно. В связи с симпозиумом, Третий секретарь по началу даже не мог сосредоточится на непринужденном текущем обсуждении какого-то важного вопроса, поскольку был занят известным блюдом — смесью яйца, сыра и чеснока, а также кусочками нарезанного мяса, будто бы сулугуни и свежими овощами. Минуты через две в поле его зрения возник n-литровый ТЕТRAРАК сухого вина, что обострило внимание.
Итак, слева сидела г-жа Людмила Ардова, деликатно предлагавшая г-ну псу Мартину маленькие кусочки сыру. Еще левее сидел г-н Владимир А. Успенский. Непосредственно во главе стола восседала Почетный Председатель клуба г-жа Н. Л. Трауберг, по левую же от нее руку — г-н Яков Гаврилович Кротов. Справа от последнего сидела Первый Ответсвенный Секретарь Клуба, автор ужина, хозяйка дома, мать троих детей и дочь П. П. Мария Чепайтите, за ней г-жа Ирина Эрнестовна Тулякова, с видимым удовольствием прислушавшаяся к дискуссии (гм, она также мать троих детей). Появился г-н Михасс и стал осторожно лакомиться тут же лежащим сыром, который Третий секретарь, уже совсем освоившись, отрезал ему щедрыми ломтями.
С момента появления Третьего секретаря (меня), заседание пронизывал то прерывающийся, то возобновляющиеся рассказ почтенного П. П. о младых летах Г. К. Ч., об его 2-летнем ангажементе и последующей женитьбе, о том, как он «пришел на смену» Уайльду, как жена его любила огород (архивное фото жены было предъявлено членам и гостям клуба. Огорода на фото не заметил), как Г. К. Ч. был младенчески рассеянным, как у них не было детей, но все же в качестве компенсации в доме было вечно полным-полно чьих-то карапузов.
Все же нет ничего приятнее, чем хорошо рассказанные истории, одна беда, разбрелись они в моей голове по разным местам и выстроить их поступательное возникновение, даже на ассоциативном уровне, трудно. Откуда к примеру, всплыла история о неком подводном Теле Христовом и похудевшем от него янки? Ну, предположим, что-то мелькнуло в рассказе о бытии Честертона (свежая мысль!).
Что ж там такого было все же, а? Ага, кто-то из членов произнес слово пресуществление. Как сейчас помню, речь шла о пабах или кофейнях на некой стрит в Лондоне, где Г. К. Ч. собирался с, предположим, с Уэллсом и было у этой кофейни какое-то нетривиальное название (не то «Амвон», не то «На паперти», не то и вовсе «Тринити»), а кто-то из членов пошутил в том роде, что можно было бы назвать и Пресуществлением. Во!
Итак, многоуважаемый В. А. Успенский поведал недавнюю быль: Пентагон построил субмарину и назвал ее то ли Corpus Cristi, то ли Christ’s body. Какой-то человек (неизвестной деноминации) объявил сухую голодовку, чтобы вынудить пентагоновцев переименовать судно, поскольку такое название оскорбляло его религиозные чувства. В результате, к голодающему приехал сам г-н президент Клинтон и убедил его, что указанное название не имеет никакого отношения к Телу Спасителя нашего Иисуса Христа, а относится всего лишь к некоему городу под таким именем (Chistbody?), тогда сей человек потребовал, чтобы в названии было пояснение: The City of Chistbody. Так и сделали. (Примечание: город с таким названием в Британике не упоминается. Может, это село?). История вызвала амбивалентную паузу, в которую господа Кротов и Успенский хитро улыбались друг другу, а П. П. задумчиво изучала потолок и даже коротко вздохнула. Г-н Кротов вспомнил про поднятие «Курска», о котором сказал что-то важное, но уж не вспомню что. Такое вот получилось ассоциативное пресуществление.
Следующий ассоциативный ряд приблизительно такой: рубеж XIX—XX вв., мир, как водится, во гресех, революции, левые, война и уже даже не тоска, а всемирная депрессия, и подрастает себе поколение молодое, мучается, грешит, конечно… И впереди у него, сами теперь знаем что, а позади вся история человечества, а всего ближе Оскар Уайльд, поскольку оно английское поколение. Так и поспела еще одна история.
Недавно прошла годовщина со дня рождения этого выдающего английского писателя. На Би-Би-Си ринулись сколачивать передачу, пригласили П. П., но ничего из того не вышло, ведь г-н Уайльд на самом деле прожил трудную жизнь тщеславного маргинала, а в такого Уайльда Би-Би-Си не поверила, передача не получилась. Мораль проста: создали миф о великом эстете, писавшем жизнь, как роман, а все, как и всегда, посложнее: ту тебе и с сыном проблемы и будто бы гендерные напряги, и в тюрьме сиделось не сладко.
В этот ли момент, или может оно все заседание так было, но не замечалось, до слуха стало доноситься что-то легкое и будто бы до боли знакомое и щемящее: я-и-и-иа-а-а-у-у, — так было сначала причудилась даже малоросское что-то, в особенности, когда через секунду донеслось новое M-i-i-ja-y-y-э-э. а затем как-то и совсем пронзительно вступили два голоса: а-а-а-у-я-ум-м-м-ииау-и-у-миао. Далее, знаете ли, бывает такое смешение хронотопа, когда он становится топохромом, когда как бы одно наслаивается на другое, и уж не знаешь четко, как звать причину, а следствие виляет хвостом, кладет морду к тебе на колени, а ты даешь ему сыру, и оно ускользает под стол, откуда немедленно раздается довольное урчание… Кажется, такое состояние называется нирваной. Помню, что звук, предвещавший нирвану, раздался из коридора.
Тут я подошел к развилке в своем отчете, т.е. нужно выбрать, что же было далее: нечаянный визит русского художника, обсуждение регистрации общества Честертона в России или этимологический экскурс. С последним легко справиться: разговор повел г-н Кротов, в частности, о русском слове «свобода» и поведал собравшимися, что восходит оно всего-то на всего к слову «свой». Культурно-психологических ассоциаций из этого никто выводить не стал, впрочем тут и так все ясно: ты чувствуешь себя свободно там, где ты свой. Это мои домыслы, но кто его знает. Интереснее с этимологией слова «клерк», выяснилось, что оно происходит от слова «клирик» и закрепилось около 1000 г. в средневековом английском за людьми, обученными грамоте и наукам, т.е. за неким интеллектуальным меньшинством, как бы уже не духовенством и как бы уже осознававшим себя вне власти власть имеющих. Г-жа П. П., г-н Успенский и г-н Кротов немножко поговорили о том, что корни интеллектуальной элиты исторически восходят к духовенству. Как-то это все в разговоре связалось с Честертоном и его кругом, и временем их младых дерзаний, — мысль была глубокой, но сейчас уж дна не достать. Г-н Успенский вскользь упомянул «веселых клерков» Осипа Эмильевича. На том этимологический экскурс мирно затих.
Далее в собрании стихийно возник художник Сергей А. Шутов. Он побывал в Марокко и на следующий день вылетал на Венецианское бьеннале, куда по мановению Минкульта были номинированы его работы (и где, между прочим, их ждал успех и международное признание). По словам самого г-на Шутова, на Венецианское бьеннале художник может попасть только раз в жизни. Так-то. Собранию доставило удовольствие услышать впечатления г-на Шутова о Марокко. В частности, от встречи с неким католическим священником, уроженцем Австралии, с которым у г-на Шутова вышла беседа. По мысли художника, все, как и всегда, зависит от точки зрения: так если сесть в одно место и смотреть, как в мире громоздятся горы трупов и льется кровь, сама мысль о существование Всевышнего кажется подлейшей издевкой. Развивая мысль о точке зрения, русский художник, попутно, осведомился у своего собеседника, а почему ему, собственно, пришло в голову съехать из своей Австралии и поселиться в Марокко. На что падре, кажется, ничего не ответил. Таковым, видать, было его призвание, а эти вещи, как водится, превыше точек зрения, паче географических. Словом, Венеция или Марокко, но горы трупов продолжают громоздиться, а видеть такое человеку, тем более художнику невыносимо. После чего г-н Шутов и поднял тост. И он был жизнеутверждающим.
Разговор, тем временем, окончательно свернул на проблемы и формы современной религиозности. Стоит ли жить общинной жизнью? Дело в том, что П. П. нередко упрекают в том, что она не живет общинной жизнью, т. е., например, жизнью прихода Свв. Бесср. Косьмы и Дамиана, славящегося своей деятельностью на ниве молитвенных групп, групп милосердия и проч. Ничего плохого в общинной жизни нет, в особенности если речь идет о Западе, что же касается России, то повариться в индивидуализме ей все-таки не помешает после 70 лет коллективизма (мнение П. П.). После падения СССР и всеобщего замешательства, людей снова потянуло сбиться в кучки и так устроить свою жизнь. Происходит это, по мнению П. П., отчасти по некой коллективистской совдеповской инерции, а отчасти из желания следовать западным societies, коих там пруд пруди. Но они-то там бедняги подвергают себя коллективизации, устав быть индивидуальными, чтобы встретить ближнего своего лицом к лицу. Мне и самому приходит на память мое знакомство с обществами в одном английском университете, где я учился года четыре назад. Студентам предлагалось на выбор вступить в общество любителей путешествовать на байдарке, любителей выпить водки или любителей пройтись по пабам, когда твоя нога привязана шарфом к ноге твоего собрата по обществу, не говоря уж об обычных обществах маргинального характера. Ну, это все к слову.
Разговор о коллективизации в пост-советскую эпоху неминуемо свернул на современные российские секты, о чем рассказал г-н Кротов. Выяснилось, что в Аум-Синрикё ходили люди особого психического склада, присутствующие в российском обществе в некоторой пропорции к населению, и их, на самом деле, не так уж много, ибо, по данным, извлеченным из «накрытого» федералами офиса Аума, это все те же самые типы, только ходящие по кругу: из Аума в Белое братство, оттудова к старине Муну, оттудова в Церковь Объединенных Христиан, повсеместно пристающих к вам с Деяния гл. 2., оттуда еще куда-то, а потом, стало быть, пожалуй, и назад — в Аум.
Был поднят и вопрос о возможной регистрации общества Г. К. Ч. Яков Гаврилович предложил никакого общества Честертона вообще не регистрировать, против чего никто не стал возражать. Сообща вспомнили о печальной участи тех, кто отважился что-либо зарегистрировать в России, об известных повадках чиновников регистрационных палат, о ежеквартальных финансовых отчетах и пр., но порадовались и счастливой возможности оставаться просто общественным объединением на основании того, что добрые люди собираются. Правда, заметил г-н Кротов, есть некоторая опасность возникновения параллельного, официально зарегистрированного Г. К. Ч. О. где-нибудь в Челябинске, — известное дело, Честертон шагает по стране и всякого можно ожидать от многочисленных ценителей…
Сим и закончу.
среда, 4 Июля 2001 г.
Третий секретарь Честертоновского клуба/общества
Павел Ракитин