Владимир Сергеевич — Владимир Григорьевич

Владимир Сергеевич

О Владимире Сергеевиче Муравьеве я пишу едва ли не постоянно и здесь расскажу только то, что относится к этому изводу «самой жизни». По несущественным в данном случае причинам мы с ним после лета 1975 года общались очень редко, хотя никак не ссорились.

В самом конце 1999-го меня попросили спасти один перевод. На него, по какой-то программе, дали грант, а В. С. написал сокрушительную рецензию. Прочитав перевод, я, как и любой возможный читатель, ничего не поняла, кроме того, что такой безудержный постмодерн нельзя перевести ни хорошо, ни плохо.

Хитроумно пользуясь фразами из муравьевской рецензии, я примерно это и написала с выводом: «Imprimatur». Однако мне не хотелось делать это «за спиной», и я позвонила Муравьевым.

Так начались наши долгие беседы, и слава Богу, — через год с небольшим он умер.

Владимир Григорьевич

Году в 2002-м (могу спутать) пошла я на 80-летие Александра Ревича. Было очень много народу. Судя по одному из выступлений, в зале находился и Валентин Иванович Свистунов, с которым я приятельствовала в 50-х годах. Мне часто попадается фотография, на которой мы пьем пиво с ним, Ириной Огородниковой и Володей Гаком. Было это году в 55-м, у нас, на Николиной горе.

Тогда я гораздо больше дружила с Успенским, Левитиным, Симоном Маркишем и, отдельно, с Ириной Муравьевой (точнее — с ее семьей, включая и Володю, и Леню, и Григория Соломоновича Померанца). Кажется, я писала в «Самой жизни», как бросила в кафе «Прага» Иру, Валю и Гака ради Симы М. и Саши Сыркина.

Прошло почти полвека, и я слышу Валино имя. Пишу записку в президиум; и назавтра он мне звонит.

Почти сразу после этого я пошла к нему. Он много лет возглавлял Общество советско-французской дружбы, теперь — сидит дома, добрый и больной. Пришли и Гак, и бывший муж Ирины Огородниковой. Услышав, что я иногда говорю по «Свободе», бедный муж чуть не умер. Сам он сказал несколько речей a la Зюганов. Я не совсем поняла; «тогда» он делал какую-то околодипломатическую карьеру, но коктейли и рок-н-ролл шли параллельно, а идейных бесед я ни от кого из этих ребят не слышала.

Профессор Гак, известный исследователь французского языка, очень веселился. Мы сидели рядом и вспоминали, как в 55-м он поехал за мной в Крым, но пробыл недолго. В 99-м, когда я ездила уже не в Крым, а в Гранаду, стайку испанцев возглавляла его жена-испанка. Она рассказала мне, какие у них дети и внуки.

Стали мы общаться, но это прервала череда больничных месяцев. В перерывах мы все же общались и перешли на «ты», два старика. Наконец летом 2004-го мне позвонил Свистунов (с ним мы всегда были на «ты») и сказал: «Наташка, сегодня сороковой день, как умер Володя». Раньше он почему-то не смог мне дозвониться.

Примерно такие заметки можно написать о Владимире Федоровиче Кормере († 1986) и Владимире Вениаминовиче Бибихине († 2005, самое начало), но я больше не могу.