Невидимая кошка и царская свинья

Наталья Леонидовна имеет опыт ориентации в такой «многомерной жизни», и потому любопытны ее рассуждения о нынешних переменах, наших попытках следовать западным эталонам, из которых получается часто, по ее словам, одна «дикость». Мера условности, которую профессионально тонко чувствует переводчик, ведет к особого рода деликатности. Наталья Леонидовна чурается мемуарного жанра: критике этого жанра и откликам на особо острые публикации посвящена первая глава книги: «Невидимая кошка».

Чтобы понять, о чем идет речь, надо процитировать автора: «Льюис говорит, что, если в кресле лежит невидимая кошка, оно покажется пустым, но если оно кажется пустым, это не значит, что в нем кошка. Если думаешь, что ты пишешь все как есть, ты обидишь многих. Но если ты многих обидел, это не значит, что ты написал «все как есть».

«Невидимая кошка» — образ внутренней культуры, который не так легко поддается формализации. Мемуаристу нужно обладать «стереоскопическим» чувством справедливости — тем, что позволяет увидеть ситуацию с разных сторон и не поддаться банальному желанию «свести счеты». В «невидимой кошке» милость и прощение пересиливают злобу и месть.

Наталья Леонидовна избегает воспоминаний о Иосифе Бродском, лишь красноречиво обозначая фигуры умолчания: «Я раздражала его, он — меня. Я старалась стушеваться, он не старался, поскольку считал милость и жалость чем-то едва ли не советским. Тогда появилась такая мысль у очень даровитых и очень измученных людей его возраста. Прописи гуманизма, явственно и беспардонно противоречащие практике, вызывали у них абсолютное отвращение…» Благодаря этой «кошке» мы не узнаем о том, как «собачилась» именитая переводчица с будущим Нобелевским лауреатом, о чем спорили убежденная христианка с не признающим авторитетов атеистом. Хотя какие-то отзвуки тех споров до нас дошли. К примеру, как-то раз — дело было на кухне — Наталья Леонидовна жарила котлеты для гостей и приговаривала что-то вроде того, что котлеты дал Честертон, а что дал Джон Донн? Донном сыт не будешь… (Известно, что Бродский переводил стихи Донна.)

Эти домашние рассуждения о гонорарах: кто кем живет, кто кем питается — дымок с кухни переводчиков. Так же по-домашнему рассуждает Наталья Леонидовна в своей книжке о ляпсусах и «чернухе» нашего времени. Вот что пишет она о таких переводах: «Снова встречаем пассивы, цепочки родительных падежей („изготовление полей шляп“) и венец канцелярита, комки отглагольных существительных, которые заодно уснащают текст ассонансами на манер акафиста (…ание, …ение)». И еще: «… несчастный читатель, у которого сердце и утроба настроены все-таки на русский, берет какую-нибудь из дивных англичанок, писавших детективы, и узнает, кто убил, но не оказывается в целебном поле свободы и уюта, мудрости и смеха, достоинства и умиления».

Любопытно, что эти рассуждения изложены Натальей Леонидовной в «письмах к Успенскому», которых в сборнике помещено три штуки. Подобно гоголевским «Выбранным местам из переписки с друзьями», письма здесь дают возможность запросто и дружески беседовать с читателем. Однако у неподготовленного читателя может возникнуть вопрос: что же это за таинственный Успенский, которому адресует свои послания автор? Немало славных филологов носили и носят эту фамилию… В примечаниях к письмам читатель не находит имени и отчества адресата (более того, сами примечания оказываются написаны эти самым таинственным Успенским). Гоголевская ситуация разрешается только ближе к середине книжки, когда читатель из уст автора все же узнает, что Успенского зовут Владимиром Андреевичем.

Больше в книжке не к чему придраться — даже повторяемость некоторых пассажей (неизбежная в ситуации, когда в книжку собраны предисловия к разным переводным изданиям Честертона, Вудхауза и др.) звучит как припев в хорошей песне. Сама Наталья Леонидовна считает, что наибольшее ее достижение — это переводы Вудхауза, которому она посвятила в книжке множество страниц (см. интервью с автором). Вудхауза переводили и до нее (в частности, Николай Чуковский, который был в курсе английской литературной моды), однако именно переводы Трауберг подарили нам мир автора «Джимса и Вустера» во всей полноте. Здесь уместно упомянуть прекрасный сайт общества Вудхауза в сети, где собраны оригинальные труды писателя, переводы и статьи о нем.

Заметим, что сам Вудхауз в своем эссе «Несколько слов о юморе» почему-то сконцентрировался на Хрущеве и его своеобразные начальственные шуточки выдает за образец русских поговорок.

О Вудхаузе Трауберг повествует в главе «Лучший университет», название которой следует известному пушкинскому выражению о том, что несчастье — хорошая школа, но счастье — лучший университет. Наталья Леонидовна относит к Вудхаузу слова Честертона: «Тот, кто достаточно мудр, чтобы прослыть глупцом, не будет обделен ни радостью, ни подвигом. Он сумеет веселиться в ловушке и спать, укутавшись сетью. Все двери откроются перед тем, чья кротость — смелее простой отваги».

В этом «университете» Вудхауза проникновенные строки посвящены… свинье. Наталья Леонидовна считает, что Вудхаузу принадлежит честь создания «образа прекрасной свиньи». Действие десяти книг Вудхауза происходит в поместье Бландинг. Название поместья, по мнению исследователей, восходит к детской книжке Беатрис Поттер «Поросенок Бланд» (не от нее ли и имя героя Джоан Роуленд?). Наталья Леонидовна пишет: «Мистики и мыслители говорили, что мир — не машина и не организм, а произведение искусства. Иначе и быть не может, если верить в Творца. Некоторые шли дальше и уточняли, что он похож на игрушку. Во всяком случае, цветы и птицы похожи, словно их сделали для детей. А звери? Забудем, кто из них хищный, — и увидим, какие они смешные, красивые, неправдоподобные. В мире Бландинга царит свинья, но и других существ там немало, насекомых — и тех видно».

А вот что пишет о свиньях другой любимый автор Трауберг — Честертон:

Начнем с того, что свиньи красивы. […] Очертания хорошей, жирной свиньи поистине прекрасны; изгиб ее бедра смел и груб, как поверхность водопада или контур тучи.

Как эти парадоксальные славословия уместны сейчас, в начале года Свиньи! Мы приводим здесь далеко не самые лакомые цитаты из книги. Очень интересны статьи об Оскаре Уайльде и Гилберте Ките Честертоне, мысли автора о проповедничестве, о самиздате — и о нынешнем одичании переводчиков, мемуаристов, да и вообще «писателей». Любопытный читатель найдет немало тонких и неожиданных мыслей, которые были разбросаны по разным книгам и статьям Трауберг, — и теперь есть возможность насладиться ими в одном месте. Чего стоит одно изречение Честертона: «Секрет жизни — в смехе и смирении»…

Автор считает своим приятным долгом поблагодарить Наталью Леонидовну Трауберг за увлекательные беседы.

P.S. Вот еще одна цитата:

Стала я перечитывать сборник Томаса Венцловы «Собеседники на пиру» и увидела такие слова (Бродский ссылается на Мандельштама): «Главное опровержение того, что Восток есть безнадежная тирания и энтропийная черная дыра, для меня заключается в самом явлении поэта, во всем его творчестве. […] Я думаю, что страна и народ уже оправдали себя, если они создали хоть одного совершенно свободного человека».

Им он и был, а спрашивать кротости с тех, кто оказался третьим, если не четвертым поколением советской поры, — поистине жестоко».

Если следовать этой логике, то нам еще лет двадцать не ждать явления «невидимой кошки» — как не стоит ожидать от своих соотечественников ни кротости, ни милости, ни доброты. Зато становится понятным явление множества абсолютно «свободных людей» — на границе бизнеса и криминала.