«Она была совершенно уверена, что все хорошие люди будут Там»

Наталья Леонидовна Трауберг была из тех немногих бесспорных нравственных авторитетов, к мнению которых прислушивались и религиозные ортодоксы, и атеисты, и интеллектуалы, и те, кого принято называть наивным читателем. На ее переводах Честертона, Льюиса и Вудхауза выросло не одно поколение советских, а после российских читателей. Вечером 1 апреля ее не стало. О своем отношении к Наталье Леонидовне рассказывают блогеры, знавшие ее при жизни.

Петр Сахаров:

Умерла после долгой мучительной болезни Наталья Леонидовна Трауберг.

В день, когда Николаю Васильевичу Гоголю исполнилось 200 лет. Может быть, в этом и есть какой-то символизм? Не знаю, не понял пока.

У Натальи Леонидовны было много удивительных качеств, которые сейчас редко встречаются у людей в принципе и редко встречаются среди верующих в частности. Эти качества можно было бы долго перечислять, но мне приходит на ум в первую очередь одно: у нее было необыкновенно острое чувство различения духовной фальши. Поэтому и сама она была духовно совершенно подлинной. И, быть может, поэтому она частенько бывала не в ладах со многими традиционными проявлениями благочестия и Запада, и Востока — при этом не отделяя себя ни от той ни от другой духовной традиции, считая их в равной мере своими.

Однажды она рассказала мне (при этом от души смеялась), как когда-то давно одна очень духовно авторитетная дама упрекнула ее: «Вы не любите ада!» Оказывается, ад нужно любить?..

Да, Наталья Леонидовна не любила ада. И очень любила Царствие Божие. И всю жизнь проповедовала его и удивлялась, как можно быть христианином и не проповедовать.

Бывало так, что возникнет у нас какой-то спор о чем-нибудь богословском и не можем разобраться. «Ладно, Там об этом узнаем», — говорила обычно Наталья Леонидовна. Помню, как-то раз стали мы выяснять, было ли где-то у Альфреда Теннисона про что-то (уже не помню про что, но это неважно). Я пролистал толстый том Теннисона и ничего нужного не нашел. Доложился Наталье Леонидовне. Она говорит: «Я тоже не нашла. Ладно, Там у него об этом спросим». Она была совершенно уверена, что все хорошие люди непременно будут Там.

Царство тебе Небесное, Наталья Леонидовна.

Помяни меня Там.

Estherjack:

Наталья Леонидовна Трауберг умерла в эту ночь. Больше пока ничего не знаю, и то из френдленты. Так вот оно. Верно, все узнаем в должный час, придем прощаться. Как много она значила в моей жизни, как много сделала для меня. Моя крестная и в церкви, и в переводе. И как ненавязчива, совсем не по-советски, была ее опека. Просто присутствие. Окликала — когда затевалось что-то, изредка — узнать, как у нас что. Изредка и я звонила. Совсем изредка. В этот раз был большой перерыв. Сказать вроде нечего, и опять же к чему беспокоить болеющего человека. Такой вот большой навсегда перерыв.

Мелочи всякие цепляют. Уходит человек, и начинают спрямляться линии, вспоминаться «существенное». А пока она еще тут, вспоминаются мелочи. «Охряной или не охряной?» — спрашивала она о цвете волос моего маленького тогда еще Сашки, изучала пристально, когда я его к ней привела (то-то обнимался с ее псиной, на достопочтенных кошек поглядывая опасливо). <…>И «привет желающим», которым она заканчивала телефонный разговор. Привет желающим…

Виктор Куллэ:

Она была одним из самых светлых и мудрых, кротких и сильных людей, которых мне довелось в жизни знать. Она подарила нам Честертона, Вудхауза, Льюиса — да всего не перечислишь.

Помню, когда я готовил к изданию ее заветную «Невидимую кошку», мелькнула мысль: а ведь язык, которым это написано, глубина веры, отточенность мысли, выверенность этического инстинкта — практически уже мало кому доступны. Ее могли понимать ушедшие титаны — о. Мень, Лотман, Гаспаров, Топоров, Бродский. Да она с ними и говорила, в сущности. И еще — со своим горячо любимым Венцловой. На обложке той книги — горят свечи. Теперь уже и по ней.

Светлая память.

Marisanna (Мария Штейнман):

Этот необыкновенный человек открыл для меня целый мир удивительных людей.

Благодаря ее переводам мы узнали в 90-х годах Клайва Льюиса, Честертона и Вудхауза.

Я помню наши беседы в ее доме в Чистом переулке — в присутствии вкрадчивых кошек и абсолютно разумного пса по имени Мартин.

Как грустно, что ее больше нет.

Остается память о ней, ее переводы и ее книги.