Анатолий Стреляный: В сентябре этого года мэр Москвы Юрий Лужков запретил проведение в городе португальской корриды, после того, как патриарх Алексий II направил ему письмо, в котором заявил, что коррида противоречит русским национальным традициям. Путинское молодежное движение «Идущие вместе» приветствовало запрет корриды. Но многие люди выразили недовольство очередным свидетельством усиления роли церкви в обществе, заговорили и о лицемерии.
В последние годы ведь и саму церковь обвиняли в жестоком отношении с животными. Были случаи, когда священник отказывался освящать квартиру, обнаружив в ней собаку. Ни ислам, ни иудаизм таких страстей не знают. Их взгляд на животных простой, хозяйственный. Романтическое отношение к бессловесным тварям созрело именно внутри христианства. Выражение «братья наши меньшие» взято прямо из Евангелия. Как это повлияло на современную цивилизацию?
Яков Кротов: Отношение христианства к животным очень своеобразно, хотя в основе христианства лежит тот же завет Бога с Авраамом, что и в основе иудаизма, в основное ислама, один и тот же рассказ о творении.
Между тем, если мы обратимся к современным, скажем, иудейским богословам, то вот мнение раввина Дэни Хорвица о том, обладают ли животные душой: нет, не обладают. «Как можно любить животных, — пишет раввин Дэни Хорвиц — Это все равно, что любить компьютер. Разве у моего компьютера есть душа? Разумеется, нет».
То же самое, если мы обратимся к современной мусульманской теологии, где говорится совершенно недвусмысленно, что для мусульманина есть абсолютно нечистые животные. Например, «обезьяна» или «свинья» — это самые жестокие ругательства, и не только в исламе. Хотя Коран подчеркивает, что животные сотворены Богом, что это создания совершенны, как и все, что выходит из рук Творца. Но, тем не менее, в исламской традиции говорится, что если обезьяна, черная собака или женщина пройдет перед молящимся человеком, то его молитва обесценена.
Что греха таить, и в истории христианской церкви очень часто создавалось именно такое отношение к животным. В конце концов, уже на заре христианской истории Августин Блаженный, один из основоположников именно западного богословия, говорил:
Знаменитое исцеление бесноватого, когда Господь Иисус Христос повелел бесам войти в стадо гадаринских свиней. Для того Господь потопил свиней, чтобы показать, что человек не должен зависеть от животных, животные — это всего-навсего инструмент в руке человека, как камень, как любое профессиональное орудие. И поэтому какие-то особые эмоциональные чувства по отношению к животным попросту неуместны.
То, что богословы активно отрицают необходимость любовного отношения к животным, может быть, лучше всего свидетельствует о том, что для христианского сознания эта проблема стояла уже в древности. Эта проблема встает и сегодня в современной России перед каждым человеком, который приходит в церковь. Если в церковь приходит биолог, то пересекается ли новообретенный им вирус предметом его профессиональных занятий?
Галина Олейникова: Я там занималась морфометрией, это зависимость веса от длины, длины от веса, для таких практических целей. Брала личинок комаров-длинноножек, а личинки у них живут в почве, похожи на личинки мух, такие толстенькие. И у меня в то время дочка болела, ей было лет семь-восемь, я домой взяла этих личинок. Что я с ними делала? Я их ошпаривала водой и, чтобы они не шевелились, я их мерила, взвешивала. И вот эта моя Маша маленькая смотрела на мои занятия, потом она мне вдруг говорит, это я помню до сих пор: «Мама, ты что, смотришь, как им больно? Тебе это нравится?». Что-то я ей ответила, что это надо для науки большой.
Я не знаю, у меня вообще такое ощущение, что, конечно, как я себя ощущаю, много во мне всякого язычества, как и во всяком русском человеке, но есть что-то такое генетически и христианское, что-то есть, что-то заложено в нас и что-то уже передается. Любовь к животным, потому что животных я с детства любила. Скажем, когда мы в экспедициях материал собираем, у нас всегда спирт, формалин, туда все бросаешь, потом дома, разбирать там некогда и негде, потому что и оптика нужна.
Яков Кротов: Отношение к животным у верующего человека должно быть особым, хотя бы потому, что в своих поисках Бога человечество, прежде всего, обращалось к животному миру, как к сокровищнице, из которой можно взять какой-то образ для описания Бога. В эпоху просвещения вольнодумцы говорили, что если бы у лошадей было представление о божестве, для них бог был бы в виде лошади. Человек якобы склонен видеть Бога в образе человека, то, что называется антропоморфизм, человекоподобие. Но история религии опровергает это умозрительное настроение.
На самом деле с древнейших времен люди, сознавая, что Творец и Создатель мира есть существо невидимое и неописуемое, тем не менее, в попытках придать ему зримую форму, обращались, прежде всего, к миру животных. И в христианской традиции уцелело, оттесненное куда-то вниз, в нижнюю образную систему, представление о том, что есть херувимы, серафимы, то, что в Древнем Вавилоне были крылатые божественные быки.
Заповедь вторая, «не сотвори себе кумира», это и о Золотом тельце. Конечно, быки не виноваты в том, что их избирали символом для Бога. И только постепенно в Ветхом завете с приходом Христа окончательно уходит представление о Боге, как о ком-то, в ком есть животные черты. И перед человечеством оказывается несравненно более трудная задача — открыть в Боге человека. И специфика христианства начинается именно с того, что после смерти Христа постепенно, не сразу, но христиане прекращают участвовать в жертвоприношениях. Конечно, этому способствовало крушение храма в Иерусалиме, где только и совершались такие жертвоприношения. Но несомненно, что (если бы даже такая возможность оставалась), скорее всего, церковь, отделившись от иудаизма, оставила бы этот обычай. Потому что с первых же лет христиане говорили о том, что жертва, принесенная Христом, единственная и достаточная, больше никаких жертв не нужно. Эта жертва — кровь Иисуса — очистила человечество.
Когда в современной Москве говорят о том, что жестокое обращение с животным недопустимо, означает ли это, что московские мусульмане отныне не смогут приносить в жертву барашка в своих мечетях? Христианин и животное, какие здесь бывают коллизии?
Наталья Трауберг: Я ехала со «сравнительным неофитом» когда-то в Новую деревню, который, рассуждая об отцах церкви и высокой аскезе, сказал мне между делом, что в детстве он участвовал в том, что замучили кошку. Я заорала нечеловеческим голосом и сказала, что я с вами вообще не буду общаться, пока вы не скажете отцу на исповеди. Что у них было, я не знаю, но он притих и больше про это не рассказывал. Вот мальчик с поисками, дошедший в начале 70-х до церкви, многого из-за этого лишившийся.
Я вам расскажу еще притчу. Сижу я в начале 80-х в Литве, с героем совершеннейшим. Там есть доминиканец, образованный очень мальчик, разговаривает со мной о романе Льюиса. Кровожадно облизываясь, говорит, что животных покарает Господь. Выслушав мои простейшие замечания, он сказал: вы просто «львица Толстая». С тех пор я так и называлась.
Яков Кротов: В первые века христианства мы встречаем не только таких богословов, как Августин Блаженный, которые презрительно и свысока относились к животным. Видимо, неслучайно. И в этом случае, как в отношении с Богом, животное это, как правило, лишь белый экран, на него человек проецирует неизвестное, непознанное, непознанное на небе или непознанное в глубинах собственной души.
В самых первых веках христианства мы (тем не менее) находим достаточно необычное даже для сегодняшнего дня прозрение великих христианских святых. Например, святой Иоанн Златоуст, знаменитый проповедник. В своих толкованиях на Евангелие от Матфея, на рассказ о Рождестве (ведь именно в сцене Рождества Христос оказывается среди животных, потому что люди его выгнали), обличая тех христиан, которые недостойны имени Христа, Златоуст сравнивает людей с животными.
Почему я могу узнать, что ты христианин? Да человек ли ты, и того не могу узнать доподлинно. Ты лягаешься как осел, скачешь как вол, ржешь на женщин как конь, объедаешься как медведь. Как назвать тебя, зверем? Ведь у каждого зверя какой-нибудь один из этих пороков, а ты, совокупив в себе все пороки, далеко превосходишь и их.
На самом деле животные вообще не обладают пороками. К этому выводу постепенно пришли христианские богословы, потому что животные вне тех моральных ограничений и предписаний, которые Творец накладывает на человека. У животных нет моральной ответственности. Но при этом у них есть моральные права. И святой Василий Кесарийский в 275-м году после Рождества Христова составил такую молитву:
Боже, всели в нас сознание близости ко всякой живой твари, к нашим братьям-животным, с которыми вместе ты поселил нас в нашем общем доме. Со стыдом мы вспоминаем, как прежде человек надменно и жестоко правил миром, так что земля, которая должна бы воспевать тебя, Боже, изнемогала и стенала. Дай нам уразуметь, что животные живут не только для нас, но для себя самих и для тебя, что они наслаждаются радостью жизни, так же как и мы, и служат тебе на своем месте лучше, чем мы на своем.
И, тем не менее, когда в середине XIX столетия появилось учение Дарвина о том, что человек произошел от обезьяны, это было принято в штыки. Может ли, скажем, биолог (и в то же время православный) видеть в человеке животное, и в то же время любить человека и любить животное?
Галина Олейникова: Да, вижу животное. Но мне очень близки именно взгляды отца Александра Меня по этому поводу.
В свое время, еще до того, как я узнала, что он об этом думает, я читала все эти книжки, это в основном протестанты. И сейчас я понимаю, что все это правильно и не надо ничего ломать. Кроме всего прочего, ведь и Библию они понимают настолько буквально, что это и приводит к таким перекосам. Потому что мир не проигрывает от того, что все возникло из одной клетки и дальше развивалось.
Яков Кротов: Отношение христианства к животным. Мнение православного священника Глеба Якунина, по образованию, между прочим, биолога.
Глеб Якунин: Вот недавно издана эта книга — «Отец Александр Мень отвечает на вопросы», по-моему, в 99-м году. Ему прямо задают такой вопрос: «Животные наделены, как и мы, индивидуальностью, чувством привязанности, бессмертны ли души животных?» И вот как он хорошо отвечает: «Да, у животных есть душа, то есть эмоции страха, радости, любви, предательства. Но у животных нет духа. Дух — это творчество, совесть, сознание».
Я бывал в Америке, там объявления есть на храмах, что в воскресенье можно приходить с животными. И не только собак и кошек можно приносить (специальная литургия, там могут молиться даже о своих подопечных хозяева), даже попугаев приносят в клетке, это, конечно, очень интересно для детей в наш антигуманный век, когда торжествуют террористы и талибы, такая любовь к животным необходима.
Кроме того, я написал свою поэму, очень мучительно и долго над ней работал, там есть строчки о том, что древо жизни, эволюция все-таки существует, хоть это с Шестодневом несколько расходится, и в этой эволюции животные являются как бы нашими предками далекими. Не по духу, дух сотворен Богом. Они же дали нам, как мать дает своему детищу жизнь… так и животные являются основой.
Творец наш Всемогущий,
ты из небесной кущи,
из собственного дома,
с домашнего ракетодрома,
первичного антропа заслав в ничто.В древесном семени ты совершил великий выброс,
чтоб в древо жизни он бы вырос.
Для тварной жизни экстракласса
зашевелилась биомасса,
и устремился штамм микробный
к предельной стадии антропной.Возникло много популяций.
О, Боже, восприми реляцию
сию фалу [хвалу?] тебе в усладу.
Но самолично тот микроб
никак не стал благоутроб.
И я от себя Господь, приватно,
до обезьян и до приматов
сумел лишь только дорасти.
О, Боже, юмор мой прости.
Яков Кротов: Христианская традиция складывалась постепенно. Насколько сложно было это становление, видно из того, что в соборе Святой Софии в Киеве (уж этот-то храм основа православной традиции и для Украины, и для России) есть фрески, которые изображают ипподром в Константинополе и умерщвление животных. Другой вопрос, что эти фрески помещены не в основном объеме храма, а там, где находилось великокняжеское семейство.
Для византийской культуры, для древнерусской культуры охота, потеха, как тогда говорили, была символом мощи и власти. Хотя христианская церковь настаивала на том, что охота это греховное занятие, тем не менее, она не могла сразу вытеснить охоту из тех символов, которыми обставляла себя власть. В средние же века животные становятся символом власти святых над миром, вплоть до рассказа о преподобном Сергии Радонежском, как он дружил с медведем, вплоть до рассказа о том, как Иван Грозный пытался затравить митрополита Филиппа медведем, но медведь кротко лег рядом с митрополитом. В реальной жизни Иван Грозный многих священников затравил в порядке потехи, именно одевая их в медвежьи шкуры, напуская на них собак.
В своей замечательной автобиографии «Самопознание» Николай Бердяев писал о том, как он молился, чтобы его кот умирающий вошел в Царство Божье. Говоря же о том, как связан животный мир с человеческим, Бердяев в другой своей книге писал:
Для того чтобы походить вполне на человека, нужно походить на Бога. Человек сам по себе очень мало человечен, он даже бесчеловечен. Человечен не человек, а Бог. Сам человек любит рабство и легко мирится с рабством. То же нужно сказать и о человечности. Реализуя в себе образ Божий, человек реализует в себе образ человеческий. И реализуя в себе образ человеческий, он реализует в себе образ Божий. В этом тайна богочеловечности, величайшая тайна человеческой жизни. Человечность и есть богочеловечность. Человек же гораздо более реализует в себе образ звериный, чем образ Божий. Зверечеловечность занимает безмерно больно большее место в нас, чем богочеловечность. Но ужасен не зверь, а человек, ставший зверем. Зверь же безмерно лучше звероподобного человека. Зверь никогда не доходит до такого страшного падения, до какого доходит человек. В звере есть ангелоподобие, он также несет в себе искаженный образ ангела, как человек несет искаженный образ Бога. Если Бога нет, то человек есть усовершенствованное и вместе с тем ухудшенное животное.
Но сказать такое в середине XX века Николай Бердяев смог, потому что все второе тысячелетие христианской истории было тысячелетием открытия животных, когда человек открыл себя, как новый мир, как он открывал континенты, и в то же время христианская цивилизация открыла для себя заново и мир животный. Как произошло это открытие? Почему христианство резко изменило отношение к животным и как сегодняшняя цивилизация связана с этой христианской традицией?
В начале сентября 2001-го года в Москве мэр города своей властью отменил так называемую португальскую корриду, то есть в корриду, в которой животные не погибают. В своем послании мэру города патриарх Алексий II попросил отменить корриду, потому что она противоречит православным русским традициям.
В языческом пантеоне древних славян были божества, покровительствующие животным, например, Велес. Когда же Русь была крещена, то (по созвучию) место Велеса занял христианский святой Власий. Сохранились иконы, на которых Власий изображен в окружении коней. Приводили домашний скот к церквам, чтобы его осветить. Это было, видимо, временное сосуществование языческих представлений о плодородии, о том, что вера и религия должны обязательно помогать животному изобилию.
Но христианское сознание совсем другое. Фома Аквинат, основоположник средневековой схоластики учил, что у животных нет души, что животные это одна из разновидностей вещей и с животными следует обращаться милосердно только для того, чтобы не выработать в себе привычку плохо обращаться и с человеком. В этом смысле все равно: нельзя бить животное, нельзя бить стакан, потому что рефлекс вырабатывается, привычка, вдруг побьешь кого-нибудь из своих собратьев по человеческому роду?
Средневековые схоласты очень активно дискутировали, есть ли у животных душа? В 1990-м году Папа Римский Иоанн Павел II однозначно заявил: да, у животных душа есть. Но схоласты ведь разработали учение о том, что у животных есть два типа души — бессмертная и небессмертная (исчезающая, испаряющаяся). Вот якобы у животных — небессмертная душа.
Поразительно, как в таком отторжении животного мира богословы прошли мимо совершенно ясных указаний Священного писания. Например, 148-й псалом, где сказано, что «Господь сотворил животных и поставил их навеки и веки». Знаменитая тирада Экклезиаста, где древний мудрец говорит о том, что кто знает: «Господь создал нас так, чтобы мы не понимали, хуже мы животных или лучше». Вот это древнее представление о близости человека и животного в средневековом латинском богословии утерялось. Как сегодняшние христиане глядят на отношение современного мира к корриде, вообще к жестокому обращению с животными?
Галина Олейникова: Честно говоря, я бы никогда не пошла на такое развлечение. Мне кажется, это первобытность какая-то — на такие развлечения ходить. А, кроме того, мне еще хочется о цирке сказать, как там нещадно бьют животных! Все эти представления пышные: хищники, ягуары, они забиты до того там, что боятся этой телогрейки, в которой дрессировщик с ним работает, от нее в клетку убегают. Это тоже страшно жестокие вещи, все эти цирковые. Может быть не всех животных, но медведей нещадно бьют. Кошек нельзя бить, они тогда вообще не дрессируются. Но в основном на битье все основано.
Яков Кротов: С появлением протестантизма отношение к животным довольно резко меняется. Уже Марин Лютер считал, что у животных душа вполне бессмертна. Сохранилась его молитва над умершей собачкой, когда Лютер сказал: «Покойся в мире, собачка, у тебя в воскресенье будет золотой хвостик».
Хорошо известна вражда католической Испании и протестантской Англии в XVI–XVII веках. И вот удивительное дело, в то время как в Испании, тогдашней царице мира, которая ввозила из новооткрытой Америки тонны, десятки тонн золота и серебра и богатела, в Испании развивался культ мощности, жестокости корриды. В то же самое время в протестантской Англии, в стране революций, где монархия была свергнута, а затем восстановлена, но в таком немножечко картонном виде, в этой же самой Англии резко меняется отношение к животным. Пожалуй, своеобразного апогея этот пересмотр достигает в творчестве настоятеля англиканского собора в Дублине Джонатана Свифта. В «Путешествии Гулливера» (последняя часть) Гулливер попадает в страну разумных лошадей, гуингмов, где человек всего-навсего йеху.
В 1720-м году Свифт таким образом писал о человеческом роде:
Я должен чистосердечно признаться, что сопоставление множества добродетелей этих прекрасных четвероногих с человеческой испорченностью до такой степени расширило мой кругозор, что поступки и страсти человека предстали мне в совершенно новом свете. И я пришел к заключению, что не стоит щадить честь моего племени. Я воспитал в себе глубокую ненависть ко всякой лжи и притворству.
Мизантропия и ненависть к человеку — вот что такое путь к истине, с точки зрения Свифта. Конечно, это крайность, но что она символизирует? Это человек по-новому пересматривает свое отношение к животному миру, одновременно открывая самого себя, как существо, призванное к истине без всяких компромиссов. Конечно, животное и здесь всего лишь зеркало, в котором отражается человек. И еще раз: коррида в современной Москве и христианское к ней отношение?
Наталья Трауберг: Мне было очень жаль, что огромное количество людей преспокойно сидит и смотрит на гладиаторские бои. Смотреть на это спокойно богомерзко, что бы с этим быком потом ни делали. А кто был орудием, это неважно. Могли не корриду запретить, а что-то другое. Все равно, все, что делает власть, всегда мура, а все, что делает Бог, напротив. И вы можете воспользоваться и этим. Испания — одна из самых жестоких стран в мире, сам Хуан-Карлос плачет-утирается, будущий Филипп VI тоже. Глубокая языческая жестокость, она проявлялась неоднократно, она сотрясала и церкви многие. Это почти проблема номер один, это видно по протестам.
Сказать, что англичанин добрее испанца? Он менее жесток. Хотя грубый англичанин, надо заметить, не менее жесток. XVIII век в этом смысле очень показателен, потому что это уже век свободы, но еще век дикой жестокости.
Честертон человек святой, все-таки чувствовал сердцем, что умом не возьмешь, хотя он пытался, говорил, что он против охоты ничего не имеет. Это что-то такое естественное, все за ними гоняются: то за ними бежит волк, то за ними бежит дядька в алой куртке. Это есть жизнь, она вообще в этом состоит. Холодный какой-то человек, абсолютно беспомощный, не в лесу, нигде. Вот он сердцем чувствовал, что какая-то разница есть. Я не знаю, мне и то, и то страшно.
Яков Кротов: В середине XIX века происходит еще одна революция в отношении к животным, то, что называется революцией романтизма.
В России Чаадаев в своих заметках пишет о животных:
Если вы захотите узнать, что такое душа животных, то, простите, пожалуйста, обратите внимание на то, что происходит в вас самих в течение половины дня, и вы получите об этом некоторое представление. Самое важное для нас — понять, что вовсе не в течение всего дня человек остается человеком, до этого далеко.
Так писал Петр Чаадаев в России во второй четверти XIX столетия. И в то же самое время в Риме, тогда еще принадлежащем Папе, пытаются организовать общество, итальянское общество предотвращения жесткого обращения с животными. И Папа Пий IX категорически выступает против. А на другом конце земного шара Генри Дэвид Торо, американец, живший на восточном побережье, решает уйти в лес и жить там, на берегу озера абсолютно простой жизнью, жизнью, помимо прочего, вегетарианской. И в то же самое время Таро пишет, что юноша, который никогда не стрелял на охоте — это неполноценный человек, охота необходима для определенного становления.
Возможно именно потому, что Америка была более политически свободной страной, чем папский Рим с середины XIX столетия или Россия Николая I, может быть именно поэтому там романтик и гуманист не исключал для себя возможности охоты. А там, где царствовала жестокость, романтизм был крепче, и требовал, в конце концов, в конце XIX столетия даже и вегетарианство. Мода, которая появилась в Европе именно в XIX веке. Брали прецеденты тогда с Востока, очень популярного в эпоху колониализма, но, тем не менее, вегетарианство, как его проповедовали европейские христиане, это нечто совершенно новое и специфически христианское. И тогда встает вопрос: действительно ли пересмотр отношения к животному влечет за собой вегетарианство?
Наталья Трауберг: Мы не вегетарианцы по нашей слабости исключительно, по полной невозможности. Последовательно должны были быть вегетарианцами, ничего не попишешь. Я не могу так сказать, но сердцем чувствую, что Бог это попустил. Пока не пока, но попустил. Когда мы пытаемся это сделать не ради жалости к животным, не ради такой странной вещи, которую мне объяснила одна тетка, что «нет, вы не понимаете, здесь же важно то, что мы напитываемся низшими энергиями». Но совсем уже жутко (чуть ли не хуже низших энергий), когда пытаются отказываться от мяса, но оговаривают, что это не из жалости к животным (не какой-нибудь я гад сентиментальный, чтобы их жалеть), а исключительно, предположим, от благочестия. И загрызая, направо и налево кого хочешь, питаются на севере макаронами с постным маслом, после чего заболевают так, что могут выпасть вообще из жизни, отяготить всех ближних, кроме того, все время с болями, и распухшие ходят. Но что тут поделаешь? Мы финиками и лепешками не продержимся. Увы, тут белок нужен. Я знаю ответ очень простой (кроме искусственного белка), моя собственная бабушка этот ответ давала, потому что она постом не морила тех, кто в семье постился, этими макаронами, отнюдь, она все делала с фасолью. Бобы действительно восполняют.
Яков Кротов: В XX веке отношение к животным среди западных христиан сделало еще один шаг вперед. Например, католик, друг знаменитого Толкина, сам выдающийся литератор и поэт, англичанин Хилэр Беллок в одном из стихотворений своих писал: «Лучше всего молится тот, кто любит всякую тварь, большую и малую. Вот стрептококк может быть тестом, тогда я люблю его в высшей степени».
В Америке совсем недавно вышла книга «Попадет ли мой щенок на небеса?». В современной России этот вопрос даже не задают, задают вопрос: может ли собака войти в церковь? Более того, многие священники считают, что собака не может даже жить в квартире, и не идут освещать, если в квартире животное. Квартиры как-то удалось более-менее отстоять современным православным публицистам, но и они полагают и часто ссылаются на то, что есть каноны Русской православной церкви, которые предписывают освящать церковь, если там побывала собака. На самом деле таких канонов нет, есть суеверия, уходящие в глубокую древность, но это же не каноны. Есть обычаи, например, поверья, что водой, которой освящена в августе, на праздник Спаса, можно освящать храм после собаки. Но это же поверье. Надо отличать народный обычай от церковного канона. Тем не менее, возникновение такого поверья видимо неслучайно, его раскопали, чему удовлетворяет нынешняя жестокость многих православных лидеров в отношении к животным.
Наталья Трауберг: Мы пережили действительно нечто значительно худшее. Мы пережили эпоху, когда последовательно несколько поколений учили жестокости. Есть же жалость, она же есть, сколько можно ее заменять разговорами о любви, которые Бердяев назвал «стеклянной» и так далее. Что это за любовь, если ты не можешь заплакать, если кошке больно или ребенок страдает? Он эгоист, он свинья, но он все равно беззащитный, он беззащитный, это немыслимая ценность — само по себе быть беззащитным. Евангелистская ценность, которую мы, дураки старые, не можем достигнуть никак, ни мытьем, ни катаньем. И Господь уже сам что-то дает, мы беззащитны. А они беззащитны изначально, это просто священное существо.
Яков Кротов: Отношение христианства к охоте?
Глеб Якунин: Я когда-то был охотоведом, у меня диплом — «биолог-охотовед». Но я, честно говоря, когда еще был студентом, убил замечательную белку такую. Мне как-то стало не по себе, я взял ее захоронил, и до сих вспоминаю, даже на исповеди каялся. Что ж такое, замечательная белка мужского пола, он был в разгаре своих страстей, там игра была соответствующая, а я взял его и убил. И самое неприятное чувство. Конечно, причащением такие вещи можно загнать только в подполье, как и, допустим, порнографию, наркоту. Само общество должно отказываться от этого. Конечно, это ужасно. Во-первых, это неравная борьба, по существу. В корриде в основном гибнут 90% все-таки быки, а те, кто идет с ними сражаться, тореадор, он все-таки защищен в определенном смысле. Это животные страсти в наше время! Тем более, после этих ужасных событий 11-го сентября должен мир, вошедший в третье тысячелетие, которое по существу началось с 11-го сентября, этот мир, дух времени должен меняться.
Яков Кротов: Я нашел в интернете рассказ Сергея Охапкина «Афган в храме». Документальный рассказ. Человек был поражен тем, что на Пасху священник разрешил ему с афганской борзой войти в храм и более того, дал собаке испить освященной воды. Сам священник, делая это, сознавал, что совершает определенное духовное усилие и дерзновение.
Среди современной православной богословской литературы в России есть книга Татьяны Горечевой (известной православной диссидентки 70-х годов, «Святые животные»), где она подчеркивает, что библейская заповедь человеку владычествовать зверьми, землей, это древнееврейский глагол «кабаш», и это — владычество, обладание не в смысле насилия, а в смысле распоряжения, бережного и любовного отношения к творению.
Христианин входит в таинство преображения всего мира через жертвоприношение Сына Божьего, и во Христе совершается жертва, в которой участвуют не только люди, но и все тварные существа, страдающие в этом мире. Но многие христиане, священники, подчеркивают, что из животного можно сделать кумира. У человека 20 кошек, он должен о них заботиться, и поэтому не ходит в храм. Как здесь примирить любовь к животному и обязанности человека перед Богом, перед самим собой, как угодно?
Наталья Трауберг: У меня есть пани Эльвира в Вильнюсе, мне ее Бог послал исключительно, чтобы меня научить вот этому, потому что я до сих пор не понимала. И он меня поселил рядом, в соседнем подъезде жила пани Эльвира, которая каждый вечер с двумя ведрами рыбы выходила кормить кошек по всей округе. И узнав, что я кормлю кошек, проходя по двору, привлекла меня. Если я с детьми, с семьей, с работы, какой-то вечер не шла, она говорила мне, что Бог меня проклянет. Бог в ней играл странную роль, он занимался исключительно бродячими кошками, больше она в него не верила и в костел не ходила. И меня привлекала. Увидев, как я бегу поздно вечером в страстную субботу в храм, она закричала: «К Боженьке идете, а вот вы котиков смотреть не хотите?» Но что смешно, я бежала в действительности не храм, а искать врача для Андрея Архипова, который умирал после операции. Помогла мне найти этого врача именно Эльвира, когда я, впечатлившись ее криками, пришла к ней, чтобы как-то объяснить, что сейчас я дам котикам две рыбки, и сказала, что я в действительности бегу не в храм, а человек очень сильно заболел. Тут же оказалось, что главный хирург ее ближайший друг, она его ночью выгнала туда. Значит, у нее светлые стороны были. А именно она могла и о человеке случайно подумать. Но это был редкий случай. Потому что такой злой тетки я не видела в своей жизни, даже в церквах. Она, собственно, абсолютно походила на церковную бабку, у которой есть кумир, и которая поэтому ненавидит людей. Что Бог, что кошка тут будет одинаково, потому что делается из него кумир, и это нарушение второй заповеди. Тоже очень тяжелая, болезненная вещь. По-видимому, души наши больные, если запустить, жутко больные, и чего там только в них не бывает.
В темные 70-е годы среди церковного народа было распространено такое мнение: людей надо жалеть. В жестокость вмешивается сентиментальность. Скорее всего, жалостью к себе она проецируется на жалость к другим. Ну и что? Жалость от этого хуже не становится. Ни одна добродетель на свете так не обходится без этого двойника отвратительного. Говорят, Геринг любил собак. Я думаю, что он любил не бедных голодных собак, а каких-то здоровущих мастифов. Это его дело. Значит у Геринга (если он не любил их как: «мое мужское — мастиф», а любил их жалеючи) было микропятнышко, из-за которого Господу легче будет его отмыть, помиловать и что-то с ним такое сделать.