[Об о. Александре и переводах]

Наталья Леонидовна, я бы хотел побеседовать с вами об одной из сторон многогранной натуры и деятельности о. Александра, может быть, не самой известной. Я имею в виду многолетнюю и исключительно плодотворную работу по переводу христианской литературы, осуществлявшуюся при его вдохновении и с самым активным вашим участием — достаточно назвать ваши многочисленные переводы Льюиса и Честертона. Известно, что переводил и он сам: в русском издании книги Грэма Грина «Сила и слава» (издательство «Путь», 1995 г.) значится: «Перевод с английского протоиерея Александра Меня»). Вы много общались и работали с о. Александром в связи с переводческой деятельностью — не могли бы вы поделиться впечатлениями? Интересно было бы узнать и о том, в каких, если так можно сказать, отношениях он состоял с иностранными языками.

Есть такая странность, по-видимому, идущая от того, что большое образование стало у нас неким кумиром. Вот, буквально сейчас почившего папу Иоанна Павла II уже называют великим философом, гениальным поэтом, выдающимся драматургом и т. п. Он не был ни тем, ни другим, ни третьим. Когда нам нравится что-то из его стихов — это потому, что он очень мудрый и Духом Святым говорит точно то, что надо, но не потому что это «мелодии сфер». А драматург он вообще, на мой взгляд, слабоватый — такой типичный провинциальный польско-литовский драматург. Он был тем, кем он был, и это настолько больше всего остального… Так вот и о. Александр Мень не был ни великим философом, ни великим библеистом, ни великим лингвистом. Он был мальчиком из —ничего не скажешь — образованной и интеллигентной, но очень бедной семьи инженера и неработающей женщины, чертежницы, которая из-за детей бросила работу. Они жили в коммуналке… И он — «selfmade man»1: его родители уже не могли дать ему такого образования, какое получили, скажем, братья Елены Семеновны, его матери.

Советы постарались: если человек жил честно и имел человеческую профессию типа инженера, богат он, во всяком случае, не был. Поэтому о. Александр ничего того, что получали дети из привилегированных семей, не имел и языки знал средне. Он разбирался в них прекрасно и легко, но неглубоко. Чтобы выучить языки самому, нужны были многие обстоятельства — в частности, не учиться в школе. Переводчиком он не мог быть по определению, потому что переводчик — это филолог, человек, который смотрит в текст на много порядков глубже, чем сам по себе внешне выглядит этот текст. О. Александр не только на это не претендовал, но веселился бы, если бы его кто-то переводчиком назвал. Переводила книгу «Сила и слава» (советские критики, не зная евангельскою текста и видя в названии слово «power», называли его «Власть и слава») Вера Яковлевна Василевская, его двоюродная тетя, человек глубоко образованный, ученый, психолог. Она прекрасно знала языки, хотя тоже не была переводчиком. Она диктовала о. Александру перевод кусками. И он сократил и обработал это так, как ему нужно было для проповеди. Это было в 1970-е ходы, и он не собирался это открыто издавать — она так и осталась бы в самиздате, если бы не привалил 1988 год.

Отец [здесь и далее мы сохраняем это именование Натальей Леонидовной о. Александра — Ред.] очень любил этот роман, часто приводил примеры из него в проповедях и беседах. Хороший ли это перевод? Он может жечь сердца людей, но, скажем, рекомендацию в гильдию переводчиков на его основании дать нельзя. Его задачей было другое — пространно передать проповедь этой книги, ее керигму — и он ее передал.

Вообще его мнения о переводе были, формально говоря, крайне легкомысленны. Однажды нам принесли перевод св. Иоанна Креста, сделанный с французского, и он попросил меня привести их в порядок и пустить в самиздат. Я посмотрела — уму непостижимо, да еще испанский текст на французском сделался слащавым — и отказалась: «Нет, отец, я сама Иоанна переводить не могу, не умею передавать его стиль». Он сказал: «Как это важно и нужно — ведь распространяется идиотская мистика, а текстов серьезных, могучих мистиков нет» — и, тем не менее, я не могла согласиться. И тут он произнес свои великие слова про кота: «Кто кота любит, узнает и в мешке, а кто не любит — хоть ты его на руках ему преподнеси, все равно не полюбит».

Вот таким было его мнение о переводе при его могучем, «пробойном» уме он как будто бы совершенно не понимал, что ни плохо написанная икона, ни кое-как переведенный текст не могут служить по своему прямому назначению. Они становятся заметно хуже: икона — для молитвы, а перевод — как глагол, жгущий сердца людей.

Помню, пишет он книгу про ветхозаветных пророков, приедешь к нему, а он сразу: «Наташа, вот итальянская книга, берите, диктуйте мне сразу насчет Исайи — вот тут, тут и, тут». Он все размечал — он поверхностно понимал по-итальянски — а я стою и диктую эти клочки. И он мгновенно это переваривал — у него действительно была эта харизма. Все на лету понимал и пускал в дело.

Помню еще, Аверинцев пришел посмотреть книгу «Дионис, Логос, Судьба». Аверинцев поначалу сокрушался: «Я не смею говорить об этом!.. Я не смог бы этого написать!.. Это же ни в какие ворота не лезет, научно это вообще ничто!»… А когда они встретились, поели цыплят табака, которых отец с собой обычно привозил, если куда-то ехал, они с Сергеем Сергеевичем сели — они очень почитали друг друга — и Сергей Сергеевич уже как дитя у его ног слушал, как он духовно все толкует. Хотя книжка написана так же — «вы мне продиктуйте это, продиктуйте то…». Но у него было такое духовное зрение, что все становилось на место.

А с какими языками он был знаком?

Мне кажется, со всеми европейскими. Я просто не понимаю, как это у него получалось. Какой-то охват, живость ума… То что он не сидел, как мы, с пяти лет, уча в основном языки, а потом еще в университете пять лет без просыпу — это ясно, просто не было такого места в его жизни, когда он мог это делать. Это было у пего помножено на харизму, и в дело все шло до крошки. Единственное — Вера Яковлевна его подстраховывала, у нее было хорошее образование девочки мирного времени.

А греческий, древнееврейский он знал?

Наверное, знал… У нас, когда восстановили отношения с Израилем, бывал в гостях первый консул Израиля Арье Левин — опытный дипломат и вполне консервативный человек. Он нашел сразу и Аверинцева, и отца, и других людей и общался с ними.

На иврите?..

Скорее всего, на английском — Левин плохо знал русский. Хотя у меня почему-то смутное чувство, что все-таки на иврите — отец был настолько «для иудеев иудей и для эллинов эллин»… Впрочем, может, мне мерещится, а происходило это у меня на кухне, между прочим… В любом случае, они говорили между собой каким-то странным способом, но очень легко и много.

А все книги Льюиса были переведены по его инициативе?

По его прямой инициативе и благословению. В 1972 г. на Духов день я ночевала в Новой Деревне (я, даже когда жила в Литве, на Троицу старалась приезжать к его службе) и Бог действительно оказался «творяй чудеса». Они с о. Сергием Желудковым говорят: «Вот, Надежда Яковлевна2 дала нам книжечку, посмотрите». Я читала ее по дороге и просто прыгала от восторга. Переводила уже сразу и тут же сообщила им, что буду делать перевод для самиздата. И мы решили, что в год будет одна книга Льюиса. Первой книгу было «Страдание», в 1974-м г. — «Чудо», в 1975-м я редактировала «Баламута» — Таня Шапошникова перевела. В 1976-м шли уже сказки… Все уложилось в период с 1972-го но 1988-й. Из «Космической трилогии» я переводила только «Мерзейшую мощь». Переводчик Сережа Кошелев скончался, успев дойти до середины первого романа, его дописали Маша Мушинская и Аня Казанская, а второй делала Любовь Сумм. Это было последнее, что я переводила из Льюиса.

Отец очень любил Льюиса, распространял его мгновенно: «типография» работала, машинистки печатали в 4 копии по нескольку раз, и таким образом ухитрялись очень быстро превращать все это в огромное количество экземпляров.

Кто, кроме вас, переводил?

Таня Шапошникова, она сейчас живет в Швеции, замужем за шведским математиком. Ее были «Баламут», «Плавание на край света», «Серебряное кресло» — правда, я переписывала их, особенно «Баламута» — она неопытная была — математик, по зову души переводила… Оля Бухина — она сейчас в Америке — переводила «Принца Каспиана» и «Последнюю битву», но потом их же переводила очень сильная переводчица Катя Доброхотова-Майкова, потому что в издательстве перевод сочли самодельным… Поэтому сейчас параллельно идут два перевода: кто-то печатает по варианту Оли, кто-то — по варианту Кати.

Все эти люди входили в круг о. Александра?

Все, кроме Галины Арсеньевны Островской, которая переводила первую сказку. Это известный старый переводчик, старше меня. Она была человек питерский и понятия не имела, что переводит. Видит — классика какая-то, вроде хорошая… Она не поняла, что сказка евангельская и переводила ее чуть ли не для журнала «Пионер». Мы спросили ее, не боится ли она, и пустили перевод в самиздат. И она с интересом узнала, что сказка религиозная.

А все остальные входили — он раздавал тексты. Честертоном занималась я. Честертона мы гораздо раньше начали «Вечный человек» был пущен в 1965-м.

  1. «Человек, сделавший сам себя» — английское выражение, обозначающее человека, достигшего всего самостоятельно — Прим. ред. []
  2. Н. Я. Мандельштам — Прим. ред. []